Петербург, Воспоминания старожила

В начале шестидесятых годов веселый и жизнерадостный водевиль сменила оперетка с ее двусмысленностями и опошлением серьезных исторических сюжетов. От оперетки невольный переход к опере и, следовательно, к Большому театру на Театральной площади. И та же цензура простерла свою длань над названиями европейских опер. Из комических, якобы политических соображений, они были переименованы: "Вильгельм Телль" - в "Карла Смелого", "Моисей" - в "Зора", "Пророк" - в "Осаду Гента", "Немая из Портичи" - в "Фенеллу", "Гугеноты", вопреки всякому историческому смыслу, в "Гвельфов и гибелинов".

В итальянской опере блистали Тамберлик и Марио, Кальцолари и Ронкони и в конце сороковых годов - певица Альбони, по поводу крайней толщины которой и удивительного голоса остряки говорили, что это слон, проглотивший соловья, а затем - Полина Виардо-Гарсиа, сыгравшая такую роль в жизни Тургенева, и Бозио, трогательно воспетая Некрасовым. Нашему Мартынову -в его комическом амплуа соответствовал известный бас Лаблаш большого роста и толщины, иногда в шуточку вставлявший в итальянские речитативы исковерканные русские фразы и большой поклонник Мартынова, говоривший: "Языка его я не понимаю, но его - понимаю". Эта опера посещалась преимущественно великосветским обществом или завзятыми меценатами.

Они брезгали русской оперой, которой не особенно занималась и дирекция театров, но которую посещал с любовью средний обыватель, ценивший такие слабые произведения, как "Аскольдова могила", и не понимавший в течение долгого времени красот "Руслана и Людмилы". Самая "Жизнь за царя" давалась в довольно жалкой обстановке, и ее вывозил лишь талант Петрова. Она все-таки держалась на сцене и в известные дни давалась по установленному ритуалу. Первое же представление "Руслана" было встречено холодно, а когда уехал из театра Николай Павлович, то послышалось шиканье не только из зрительной залы, но даже из оркестра. Бледный и растерявшийся Глинка не знал, выходить ли ему на сцену на жидкие вызовы "автора!", но сидевший с ним в директорской ложе начальник Третьего отделения Дубельт сказал ему: "Иди, иди, Михаил Иванович, Христос больше тебя страдал". Роль Вани в "Жизни за царя" в пятидесятых годах исполняла талантливая певица Леонова. Перед оставлением казенной сцены в шестидесятых годах она, чрезвычайно пополневшая, была заменена другой певицей, очень сухощавой. В одной из современных карикатур они были изображены обе с надписью: "Госпожа NN и ее футляр". В конце пятидесятых годов в русской опере был поставлен "Трубадур" Верди, имевший чрезвычайный успех благодаря талантливой игре и пению тенора Сетова, который затем производил сильное впечатление в роли Елеазара в "Жидовке" Галеви.

Нынешний Мариинский театр имел внутри широкую, круглую арену и, предназначенный для конских представлений, акробатов и вольтижеров, носил название "Театрацирка". Рядом с ареной была обширная сцена, и все было обставлено весьма роскошно. Лучшие европейские цирковые труппы сменяли одна другую, нередко оставляя в рядах аристократии своих выдающихся наездниц. В театре-цирке давались патриотические пьесы, где к игре актеров присоединялись конские ристания, джигитовка, ружейная - и даже нечто вроде пушечной - пальба. Особенно эффектно была поставлена "Блокада Ахты", по поводу которой рассказывали, что на вопрос проезжавшего мимо государя, что идет в этот день, часовой театра-цирка будто бы ответил: "Блокада Ахвы", объяснив затем такое искажение названия невозможностью сказать царю: "ах-ты!.." На этой арене особенно отличался клоун Виоль, чрезвычайно гибкий и ловкий артист, исполнявший, между прочим, роль орангутанга в пьесе "Жако, или Бразильская обезьяна". Театрцирк просуществовал, однако, недолго. Он давал большой дефицит, да и публика к нему охладела. В противоположность русской опере в Большом театре ставились с большой роскошью балеты, в которых особенно отличалась Андреянова, вместе с подвизавшимися наряду с ней разными иностранными знаменитостями во главе с Фанни Эльслер и Карлоттой Гризи. Особенно любимыми балетами были "Война женщин" со множеством военно-хореографических эволюции и "Сатанилла" с изображением ада и огромного, извивающегося через всю сцену змея в последнем акте.

Короткая Михайловская улица приводит к Михайловскому дворцу (впоследствии музей Александра III) и Михайловскому театру, где дают представления французская и немецкая труппы. Первая из них заключает в себе первоклассных артистов, как Бертон, Лемениль и мадам Вольнис, тонкая игра которых доставляет истинное наслаждение.