Следует отметить, что становление государств благосостояния в западных странах было, с одной стороны, результатом упорной борьбы трудящихся за повышение жизненного уровня, а с другой ― ответом правящих кругов Нового и Старого света на вызовы мировой социалистической системы, которая в первые десятилетия после Второй мировой войны демонстрировала высокие темпы экономического роста и повышения материального благосостояния народов. «Новый курс в Соединенных Штатах и послевоенных европейских государствах благосостояния был частично результатом объединения социальных сил, продвигающих введение новых ограничений на функционирование рынков и пересмотр отношений между индивидами и обществом», ― отмечает британская исследовательница Рей Пейтел (Patel 2009: 15).
Тот достаточной высокий уровень благосостояния, который был достигнут странами Запада в рамках «государства благосостояния», это не сентиментальное желание бизнеса и правящей элиты поделиться своими доходами с более бедными слоями населения, а всего лишь «компромисс между трудом и капиталом в специфической исторической ситуации» (Wahl 2012: 192), на который вынуждены были пойти правительства и бизнес под сильным давлением боевого массового рабочего движения.
Почетный профессор социологии университета Бингхамптон в Нью-Йорке Дж. Петрас отмечает, что кризис государства всеобщего благосостояния не оставляет камня на камне от утверждений буржуазных экономистов о том, что зрелость капитализма и его «передовое государство», высокие технологии и разветвленные услуги принесут большинству населения колоссальный рост благополучия, доходов и уровня жизни. Такие наиболее серьезные проблемы, как сокращение социальных услуг, выходных пособий, занятости населения, пенсионного обеспечения, бесплатного здравоохранения и образования, усугубляются регрессивным налогообложением, ростом платы за обучение, увеличением пенсионного возраста, а также ростом социального неравенства и ухудшением условий труда (Petras 2014).
Во второй половине XX века модель государства всеобщего благосостояния пережила три кризиса: экономический, идеологический и философский (концептуальный), которые привели к необходимости кардинального обновления и модернизации общих оснований самой концепции (Сидорина 2013: 167).
Профессор социологии Калифорнийского университета в Беркли и исследователь Центра европейской социологии в Париже Л. Уэйкквант считает, что нынешний кризис государства благосостояния является прямым следствием неолиберальной экономической политики, получившей широкое распространение на Западе на исходе ХХ века. В отличие от превалирующих концепций неолиберализма, являющихся по существу экономическими, он определяет неолиберализм как транснациональный политический проект, который «приводится в исполнение новым глобальным правящим классом, находящимся в процессе формирования и состоящим из глав и старших исполнительных лиц транснациональных фирм, высокопоставленных политиков, государственных менеджеров, высших официальных лиц международных организаций (ОЭСР, ВТО, МВФ, Всемирный банк, Европейский союз), а также работающих на них культурно-технических экспертов» (Mandell 2011).
На протяжении последних лет, особенно с началом втягивания экономик стран Европейского союза в первый глобальный финансово-экономический кризис, многие обязательства всех вышеописанных моделей государства социального благосостояния были или полностью ликвидированы, или существенно урезаны. Многие исследователи в своих публикациях отмечают наличие кризиса теории и практики государства благосостояния в современном мире. Так, Клаус Буш подчеркивает, что демонтаж европейских государств всеобщего благоденствия особенно четко виден, если анализировать ситуацию за последние два десятилетия через призму нескольких составляющих элементов, в частности, демографических изменений, кризиса занятости, государственного долга. Анализ динамики социальных пособий, начиная с середины 1990-х годов, показывает, что во многих странах ЕС (Дании, Эстонии, Финляндии, Ирландии, Латвии, Литве, Нидерландах, Словакии, Испании, Швеции и Великобритании) демонтаж государства благосостояния уже обозначился в макроданных. Основной движущей силой этих преобразований являются реформы пенсионной системы и системы здравоохранения, на которые приходилось 70–80 % всех социальных расходов государства (Busch 2013). На самом деле, в последние несколько лет по Европе прокатилась волна реформ в пенсионной и медицинской сферах. И, несмотря на достаточно массовые и даже радикальные протесты населения, правительствам удалось продавить принятие данных реформ, которые заключались в резком сокращении финансирования медицины, снижении размера пенсий и повышении пенсионного возраста. Так, за последние годы в наиболее кризисных странах Европы пенсии были сокращены до 15–20 %, уровень зарплаты в госсекторе сократился от 5 % (Испания) до более чем 40 % (в странах Балтийского региона) (Wahl 2012: 191–192).