Петербургские апокрифы

Впрочем, почти в ту же минуту Чугуновым завладел встречавший его старый лакей Терентий, который, распорядясь относительно вещей, усадил князя в открытую коляску, сам с легкостью, для его лет изумительной, вскочив на козлы. Солнечное, радостное утро опровергало клеветы про вечные туманы Петербурга.

С той минуты как коляска выехала из ворот вокзала и сразу оказалась в самом центре города, на Невском проспекте, все восхищало князя. Будто странник после долгого изгнания, возвращаясь в полузабытый родной город, с каким-то особым умилением узнавал Чугунов все, о чем смутно помнил или слышал.

Когда коляска остановилась у большого многоэтажного дома, Чугунов несколько удивился, что этот огромный, занимавший почти целый квартал дом принадлежит ему. За границей он почти не чувствовал физически своего богатства, благодаря строгой простоте, в которой его воспитывали.

Цифры доходов были какими-то отвлеченными, и только здесь, перед этим гигантским домом, он почувствовал в первый раз всю власть свою.

Какое-то новое волнение испытывая, вошел Чугунов в свой дом.

Старый важный швейцар низко поклонился; здесь же поджидал князя управляющий Иван Иванович в безукоризненном сюртуке, тщательно напомаженный, с ласковыми глазами.

Он представился новому хозяину и повел его в квартиру, помещавшуюся в первом этаже.

— Их сиятельство дали распоряжение, чтобы ремонт был окончен к концу сентября, и поэтому я очень извиняюсь, что до приезда вашего сиятельства мы не успели закончить работ, — говорил Иван Иванович.

В огромных комнатах царил полумрак, так как окна были забелены, и сдвинутая мебель в чехлах, завешенные люстры и картины производили впечатление какого-то запустения.

— Здесь никто не жил это время? — спросил Чугунов.

— Никак нет, со смерти вашего батюшки квартира стояла пустой. Голландское консульство предлагало 20 тысяч арендной платы, но их сиятельство не дали своего согласия.

Иван Иванович, бесшумно двигаясь, отворял двери и показывал комнату за комнатой.

— Вот-с кабинет их сиятельства, который приказано приготовить для вашего сиятельства. Здесь будет спальня вашего сиятельства, здесь библиотека, сюда направо приемная, этот коридор соединяет половину вашего сиятельства с комнатами их сиятельства.

У Чугунова слегка кружилась голова от этих полутемных комнат с затхлым воздухом, от бесшумных движений Ивана Ивановича и его свистящего шепота, в котором так часто повторялось все еще непривычное для уха Чугунова «сиятельство».

— Где же вы меня теперь-то поместите? — с некоторой тоской спросил князь.

— К вечеру будут готовы комнаты вашего сиятельства, а пока, может быть, ваше сиятельство позволит провести в запасные комнаты для приезжающих.

В светлой высокой комнате, напоминавшей почему-то больничную камеру, Чугунов еще раз умылся, переоделся при помощи Терентия и напился кофе. Он делал все это очень торопливо, будто важные дела ожидали его.

Только когда Терентий унес посуду, вдруг вспомнил, что, собственно, ему решительно нечего делать; в этом шумном, так приветливо встретившем его городе знакомых у князя, кроме Тулузовых, не было, заняться хозяйственными делами по дому значило опять попасть во власть свистящего шепота, бесшумных движений Ивана Ивановича, при одном воспоминании о которых Чугунову становилось тоскливо.

Он прошелся по комнате, выкурил папиросу и, как бы приняв какое-то решение, позвонил.

Приказав Терентию подать пальто и мягкую шляпу, князь оделся и вышел на улицу.

Было жарко, приторно пахло горячим асфальтом.

Из всех петербургских улиц Чугунов помнил один адрес: Казанская, 10.

Еще сам хорошенько не зная, для чего он это делает, князь сел на подкатившего извозчика и велел везти себя на Казанскую. Уже на шумном Невском смущение овладело Чугуновым.

Он понимал, что неудобно ехать к Тулузовым, главное же, что пугало его, это насмешливый взгляд Наташи, которым, конечно, встретит она его неожиданное появление. Тогда, на острове, она ничего не ответила на его признание; даже слышала ли она его или нет, князь не знал. Он ездил прощаться, но Наташа была у Маровских. Не боясь быть смешным, Чугунов поскакал на другое утро к Маровским, но по дороге встретил Наташу, — она возвращалась домой с Митей и Колей.

Они весело смеялись о чем-то, и, как видение, промелькнула тогда Наташа перед князем. Она ласково ответила на поклон Чугунова. Тот хотел остановить лошадей, что-то крикнуть, но, увидев рядом с Наташей улыбающееся надменно-красивое лицо Лазутина, ничего не сделал.

Только у самых ворот усадьбы Маровских, к великому удивлению кучера, велел повернуть обратно.

На другой день Тулузовы уехали, и князь не видел больше Наташи, не знал, как встретит, как взглянет она на него. Он ждал этой встречи и боялся ее.

Около Казанского собора^{286} Чугунов совершенно неожиданно остановил извозчика, расплатился с ним и, войдя в сквер, опустился на скамейку.

Он чувствовал небывалую слабость, дрожали ноги, кружилась голова.