Читаем Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России полностью

Напрасны оказались умоляющие взоры «бархатных глаз» брата провинившегося повесы, князя Александра Васильевича Трубецкого, осмелившегося чересчур часто посылать такие столь грустные, да и не без влюблённости, взгляды самой императрице. Подобная дерзость вызвала лишь ревность российского самодержца. К тому же неукротимый и властный по натуре Сергей Васильевич Трубецкой из-за нескончаемых раздоров добровольно разъехался со своей женой, урождённой Мусиной-Пушкиной. Забрав дочь Софию, кокетливая и привлекательная княгиня уехала в Париж, где быстро утешилась с Киселёвым, своей давней пассией. В высшем свете шушукались, что к соблазнительной красавице был неравнодушен сам Николай I, и долгое время гадали, от кого же родилась прелестная княжна – от законного ли супруга или же от связи с бонвиваном Киселёвым, а то и от амурных ухаживаний государя. Но во Франции ветреная прелестница вскоре серьёзно заболела, однако успела написать к императрице, чтобы та милостиво заменила семилетней сиротке утраченную мать. Добросердечная монархиня поместила несчастную отроковицу в Смольный институт.[590]

Карьера же Сергея Трубецкого рухнула.

Прежний светский бонвиван, превратившийся в заурядного штабс-капитана в отставке, да ещё к тому же один из негласных секундантов скандальной последней дуэли опального поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, не пришёлся по нраву ни матери девушки, ни её отчиму, поскольку они хотели видеть дочь супругой весьма состоятельного купца Жадимировского. Несмотря на все уговоры и убеждения, Лавиния наотрез отказывалась вручить свою руку избраннику родителей. Тогда те заперли непокорную в отдельной комнате, посадив на хлеб и воду. После нескольких месяцев подобного домашнего заключения упорство Лавинии дрогнуло. Она согласилась увидеться с Жадимировским, но при свидании заявила навязчивому жениху что она исполнит родительскую волю при условии, что, выйдя за него замуж, физически никогда его женой не станет. Скрепя сердце, тот поклялся исполнить желание девушки. 27 января 1850 года «сын коммерции советника и кавалера Ивана Алексеевича Жадимировского, потомственный почетный гражданин Алексей Иванов Жадимировский, православный» 22 лет обвенчался с «девицей Лавинией Александровной Бравура католического исповедания».[591]

Месяца три после свадьбы Жадимировский крепился, а потом стал всё настойчивее требовать от жены исполнения его супружеских притязаний. А тут ещё на одном из балов красавица Лавиния обратила на себя внимание императора Николая Павловича, и об этой царской «милости», по обыкновению, доведено было до сведения самой героини царского каприза. Лавиния оскорбилась и отвечала бесповоротным и по тогдашнему времени даже резким отказом. Император поморщился, однако промолчал. Он к отказам не особенно привык, но мирился с ними, когда находил им достаточное «оправдание».

Несчастная же девушка хотела сохранить верность своему избраннику. Между тем Жадимировский, разъярённый упорной неуступчивостью супруги, не только подверг строптивицу домашнему аресту, но даже угрожал побоями. Прошло немногим более года. Ни одна душа не допускалась в комнату опальной, однако ей всё-таки удалось через преданную горничную уведомить князя Трубецкого о своём положении. В сердце сгоравшего от страсти Сергея Васильевича вскипела цыганская кровь его бабки по матери… И вот однажды во дворе дома Жадимировского появился разносчик-итальянец с лотком на голове, продававший гипсовые безделушки. Муж согласился на просьбу Лавинии, желавшей купить что-либо на память о родине, и проводил лоточника в комнату супруги. Лавиния стала перебирать принесённые вещи, и вдруг продавец (а это был переодетый друг князя Трубецкого) сказал ей по-итальянски: «Купите гипсового зайчика и потом как бы нечаянно разбейте его».

Найдя внутри безделушки записку возлюбленного, Лавиния вскоре стала действовать по разработанному князем Трубецким плану. Она заявила ничего не подозревавшему мужу, что готова покориться его требованиям, но предварительно хочет помириться с родными, которым она причинила столько огорчений и хлопот. Обрадованный Жадимировский поспешил привезти покорную супругу к её родителям. После извинений и родственных объятий Лавиния пожелала увидеть свою бывшую детскую комнатку и бежала через чёрный ход к ожидавшей карете. Лошади быстро помчались к дому голландского посланника, где беглянку с нетерпением ожидал князь Трубецкой.[592]

Оскорблённый обманом, почётный гражданин Алексей Жадимировский, не замедлив, довёл до сведения санкт-петербургского обер-полицеймейстера, что жена его Лавиния под предлогом свидания с матерью, состоявшей во втором браке с великобританским подданным, ушла 5 мая 1851 года из своего дома на Большой Морской, 21, в «Английский магазин», откуда уже не возвратилась. Неверная супруга бежала с уволенным в отставку из Апшеронского пехотного полка штабс-капитаном князем Сергеем Васильевичем Трубецким. Разразился такой скандал, что Никольс и Плинке предпочли отойти от дел своего предприятия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука