Шлиссельбургскую трассу разрушали 1200 раз. По три прямых попадания в день. Взрывались вагоны со снарядами и толом. Огромные воронки прерывали путь. Разбитые паровозы и вагоны лежали под откосами. Но удивительно четко действовали восстановительные поезда и летучки — на каждый стометровый отрезок пути в ночное время завозились аварийный запас рельсов и шпал, не менее двух вагонов балласта или шлака. Сгоревшие вагоны растаскивали тракторами, опрокидывали под откос мощными домкратами, засыпали воронки, и движение возобновлялось. Если требовалось, прокладывали обводные пути.
Контрбатарейную борьбу с противником вели группы дальнобойной артиллерии, включая крупнокалиберную морскую, установленную на железнодорожных платформах. Зенитно-пулеметные взводы в начале и конце состава защищали поезда от самолетов. Истребители и бронепоезда сопровождали эшелоны с бензином и боеприпасами. Подходы к мостам прикрывали зенитки и дымовые дивизионы. Достаточно сказать, что за год над трассой сбили 102 вражеских самолета.
Буквально через две недели после начала действия шлиссельбургской трассы ленинградцы ощутили результат прорыва блокады — их хлебный паек сравнялся с московским! В апреле по карточкам уже выдавали свежее мясо, сало, пшеничную крупу.
За тяжеловесный состав на шлиссельбургской трассе машинист получал премию — 15 граммов маргарина и пачку папирос. За хищение продуктов грозил расстрел на месте.
К концу мая в Ленинград стало приходить до 35 поездов в сутки. На Ленинградском фронте быстро забыли про «снарядный паек», существовавший с начала блокады. Один эшелон заменял тысячу легендарных «полуторок», маленьких грузовиков, работавших на ладожской Дороге жизни.
Город стал набирать силы! Внутри блокадного кольца работали заводы, фабрики, учреждения. Продукцию ленинградских предприятий — радиостанции, оптику, генераторы, стволы морских орудий и сами орудия ждали на других фронтах страны. Город жил. Даже медали «За оборону Ленинграда», учрежденные в 1943 году, блокадный город отчеканил сам — на Монетном дворе в Петропавловской крепости.
Из паровозной колонны в 600 человек погиб каждый третий. Из 30 политруков в живых осталось только пятеро. Цифры потерь среди тех, кто строил, оборонял и восстанавливал трассу, не подсчитаны до сих пор.
Военные историки утверждают: через «коридор смерти» в осажденный Ленинград было привезено 75 % всех грузов, остальные 25 % дала ладожская Дорога жизни.
После войны «коридор смерти» приказали называть Дорогой победы.
Если выйти на Невский проспект и спросить горожан, что они знают о Дороге победы или «коридоре смерти», то ответом будет пожимание плечами или уточняющий вопрос: «Возможно, вы имеете в виду Дорогу жизни?»
Автор этих строк сам столкнулся с информационным вакуумом, когда попытался разобраться, в каком таком «коридоре смерти» работал его отец-железнодорожник, чьи скупые рассказы он слышал в детстве и юности. Не удалось найти ни строчки!
Нисколько не пытаясь умалить значение ладожской Дороги жизни, которая спасала город в самую страшную, первую блокадную зиму, призываю поклониться всем, кто прошел шлиссельбургским «коридором смерти». Тем, кто горел в свои 20 лет на кондукторской площадке товарного вагона, кто выводил эшелон со снарядами из-под бомбежки и не видел пути, потому что кровь заливала глаза, всем тем девчоночкам с косичками, что остались лежать в воронках вдоль трассы. А солдаты, погибшие на Синявинских высотах и болотах? Каждый год по телевизору рассказывают про эти страшно погибельные места, где до сих пор работают поисковики, но за что полегли тысячи бойцов со всех концов Советского Союза в 50 километрах от Ленинграда за широкой Невой — не сообщают. Полегли они, не пуская врага к этой стратегической железнодорожной ветке, снабжавшей город с февраля 1943-го до окончательного снятия блокады в январе 1944-го. После войны тема шлиссельбургского «коридора» надолго оказалась закрытой. Успели выйти лишь две брошюры о героизме железнодорожников в «коридоре смерти», а затем грянуло «Ленинградское дело» — и блокадная тема, к которой ревновали ленинградских руководителей, тихо иссякла: Музей обороны Ленинграда закрыли, его директора-основателя Л. Ракова посадили на 25 лет. Страна смотрела в будущее, нужны были другие ориентиры. Только в 1970 году вышел ведомственный сборник мемуаров «Октябрьская фронтовая», в котором нашлось место и сдержанным воспоминаниям «колонистов». Еще через полтора десятка лет вышла суховатая, но дельная монография военного историка В. Ковальчука «Дорога победы осажденного Ленинграда» — о шлиссельбургском «коридоре смерти»: документы-цифры-документы. Историки воздали ей должное, идеологи постарались не заметить.