Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Конецкого сделали блокада, флот, Ленинград. Это его университеты. Всё, что он видел заграницей, ложилось на эту юношескую матрицу жизни. Конецкий придерживался девиза, который был в ходу у флотской молодежи: «Зачем служить хорошо, если можно служить отлично». Моряки, ходившие в 70-е годы с Вик Виком по Северному морскому пути, говорили, что писатель был человеком государственным и горячим, случалось, тряс за грудки чиновников в студеных портах, мешкавших с разгрузкой завоза для полярных и таежных поселков, сам лез в ледяную воду, помогая после вахты разгрузке.

Увидел на полотне В. В. кипарисовую ветку, которую я привез ему на Новый 2000 год. Таня рассказала, что В. В. очень любил эту ветку и историю, связанную с ней. Поскольку ветка от священника, бывшего русского моряка, то ценил ее вдвойне. Татьяна верила, что пока ветка стоит, В. В. будет жив. Она ухаживала за ней и убрала только после смерти Виктора Викторовича, когда ветка высохла и рассыпалась.

Конецкий в обмен на ветку подарил мне тогда коралл и ракушку — сказал, что коралл дарится на счастье.

Написал об этом вечере заметку в «Литературку».

5 апреля 2006 г.

В «Невском времени» вышло:

Поганое болото или благодатный край?

Читая Пушкина

Любой школьник скажет, что место, где Петр собирался заложить Санкт-Петербург, было чрезвычайно пустынным, сырым, болотистым, холодным, почти необитаемым. И в подтверждение этого факта прочтет известные строки Пушкина из «Медного всадника». ‹…›

На самом деле невская дельта никогда не была гиблым местом, и город закладывался не «назло», а после обстоятельных исследований и обсуждений, в том числе с иностранными фортификаторами. Да и что может быть гибельного в хорошо обжитой, плодородной дельте реки, где испокон веку жили люди, ловилась рыба, шумели леса, пасся скот, а на зеленых огородах желтели подсолнухи? Наводнения? Так Амстердам вообще лежит ниже уровня моря… ‹…›

Из «Поденного журнала» государя за май 1703 года известно, например, что на месте нынешней набережной Лейтенанта Шмидта лес стоял стеной. Лоси, зайцы и медведи, в изобилии водившиеся в этих таежных дебрях, как и собственно лесной мотив, запечатлены в шведских и русских названиях островов: Лосиный, Заячий, Березовый… Да и само описание строительства города дошло до нас в «лесной» терминологии: «леса рубились», дороги «прорубались», а в последующие годы «порубки леса запрещались». На реке Охте, например, стоял шведский лесной склад с лесопилкой, а петровские мастера устроили на нынешней Стрелке Васильевского острова ветряные мельницы, с помощью которых пилили бревна на доски. Впору задаться вопросом: что больше приходилось делать — валить лес или осушать болота?

При таком обилии леса пушкинский «приют убогого чухонца» вполне мог оказаться добротным бревенчатым домом с высокой кирпичной трубой, скотным двором и баней.

Теперь о голоде и климате. Да, сладких булочек с чаем в постель работным людям не подавали. Ананасы, как говорится, не каждый день. Но откуда взялся голод на стройке века под личным присмотром государя, если учесть, что рожь из Приневья кораблями возили в Швецию?

Начнем с конца. Вспомним, как урожайны были чухонские хутора в более близкие к нам времена. Известно, что немногословные чухонцы, жившие на Выборгской стороне, до самой революции развозили на маленьких лошадках по Петербургу молоко, масло, сметану, маленькие пупырчатые огурцы, зелень, морковку, гремели бидонами на черных ходах, неспешно торговались с кухарками. Петербургские рынки были завалены продуктами, так сказать, местного производства: мясом, птицей, сыром, творогом, яйцами, рыбой, зайчатиной, клюквой, сушеными грибами, горохом, овощами, зерном…

Давно известно, и это в очередной раз подтверждается недавно выпущенной книгой «Санкт-Петербург. 300 лет истории», что в шведские времена по берегам Невы стояли деревни и мызы, располагались поля, пастбища, огороды. Крестьянские хозяйства сплошной чередой тянулись от истока Невы до ее устья, и население успешно занималось рыболовством, охотой, сеяло яровую рожь, овес, ячмень. На самих островах в дельте Невы стояли три церкви (немецкая, шведская, русская), два кабака, госпиталь и три десятка селений и мыз. Туда в мае 1703 года и заглянули маркитанты Шереметева: «Придя к взморью, побывали в местных мызах и нагрузили несколько лодок съестными припасами и рогатым скотом». При этом крестьянам раздавались письма-листовки на нескольких языках, в которых предлагалось оставаться на обжитых местах — русский царь никого обижать не собирается.

На нынешней Петроградской стороне располагалось дачное поместье шведского губернатора Ингерманландии (столица края была в Нарве). По весне цвели сады с диковинными растениями. Один из них, устроенный зажиточным немцем на берегу Фонтанки, стал основой для Летнего сада Петра I.