Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

«Но он не растерялся, напротив того — действовал уверенно и, главное, с легкостью, с легкостью необычайной».

Хорошая ритмическая проза. Завидую.

Когда я начинаю замечать окружающие вещи — пепельницу, чашку с чаем, часы и т. п., то понимаю, что проку не будет, и встаю из-за стола.

Сегодня писал двенадцать часов с небольшим перерывом на обед. Написал пять страниц от руки. Мало!

7 июня 1983 г. Зеленогорск, 2 часа ночи.

Вчера, ускользнув от литературных занятий, поправил печку в бане, переложил камни, прочистил дымоход, намыл пол, стены, полки. А сегодня протопил жарко и парился. Окатывался холодной водой, пил квас из банки, покуривал в предбаннике, отворив окошко. Веники нарезал с берез и своего дубка.

И взгрустнулось, чуть не до слез. Вспомнил, как парились с Володей и Скворцовым. Весело было.

Сижу в предбаннике и вижу Володю. Прямо передо мною стоит. «Писать надо, а не пописывать, — говорит с хитроватой ухмылкой. — Бери пример со старшего брата. Когда мне надо было книжку в издательство сдать, я послал всё на хрен, и засел на месяц в Публичке. Книга — это поступок».

Почему-то вспомнилось: Володя пришел к генеральному директору своего института в день приема по личным вопросам и завел разговор о работе.

— Что вы всё о работе, — остановил директор. — Вы же пришли по личному делу.

— Работа и есть мое личное дело, — ответил брат.

Это рассказывали сослуживцы на его поминках.

Когда тебе хорошо, хочется, чтобы рядом были друзья. Счастье в одиночку не интересно.

15 июня 1983 г. Зеленогорск.

Когда пишу, меня лучше не трогать. Шорох, звяканье посуды, голоса — выводят из себя, доводят до взрыва эмоций. Ольга этого еще не понимает. Поссорились. Она с Максимом уехала в Ленинград, а сегодня помирились, и они вернулись в Зеленогорск.

Ходили на залив, купались. Максимка простодушно, как папуас, обрадовался воде и песку. Катался по песку и рвался в воду. Восторженно заголосил, когда увидел в водах залива купающихся людей. Скоро ему два года, шустрый малец.

Недавно водили его в зоопарк. Звери не произвели на него большого впечатления, скорее, интереснее было нам. Барс ходил по клетке, как барс по клетке. Упруго и нервно. Три жирафа запомнились. Нелепые животные, но красивые. Длинные ресницы и влюбленность, и нежность во взгляде. Фиолетовыми языками, тонкими, как минога, брали у детей сушки. Как будто они свои языки окунули в баночки с чернилами.

Что еще? Многое не успеваю записывать…

17 июня 1983 г. Гатчина, гараж.

Кончился отпуск. Вышел на работу.

Повесть идет и легко и трудно. Я хочу отделать ее так, чтобы ни у кого не было вопросов. Это первая повесть, и она должна разить наповал. Все юморески, рассказики и очерки, написанные в прежние годы, ничего не стоят по сравнению с хорошей повестью — для меня это очевидный факт.

Рассказывал недавно Максиму байку, как я поймал в Африке тигра и привез его связанным на корабле в Ленинград, где и отдал пионерам, которые оттащили его в зоопарк.

— Помнишь тигра в зоопарке?

— Помню.

— А кто его поймал?

— Максимка.

«Вот так вот, папочка», — прокомментировала из соседней комнаты Ольга.

Ольга хочет конец отпуска провести у родителей на «69-м км», под Сосново. Там, говорит, будет легче: две бабушки, дедушка, водопровод. Смогу ли писать в таком колхозе?

25 июня 1983 года. Гатчина, гараж.

За истекшие сутки съел банку рыбных консервов, два яйца и два батона. Выпил несколько стаканов крепкого чаю. Расходы не больше рубля.

27 июня 1983 г.

Живем на «69-м км», у тестя на даче. День проносится мгновенно. Только распишешься — уже ночь, все ложатся спать. Перебираюсь с машинкой на веранду и под зуденье комаров стучу часов до четырех. Здесь жить спокойней: не отвлекает огород и хозяйство, как в Зеленогорске. Но скучновато, если ничего не делать руками. Выйдешь в сад-огород — всё прибрано, всё ухожено, окурок выбросить некуда. Подойдешь к маленькому пруду, в который однажды нырнул поутру, подстрекаемый будущей женой и ее подружкой («Да, да, здесь глубоко, купаться можно»), посмотришь на головастиков в темной торфяной воде, на стрекозу, зависшую над своим отражением, вспомнишь, как влетел руками в илистое дно и стоял потом по пояс в воде обалдевший и грязный перед хохочущими девицами, плюнешь тайком в траву и — опять к машинке.

В туалет вхожу, как в трансформаторную будку. Строгие предостерегающие надписи: «Тому, кто будет бросать бумагу в яму — оторву голову! Бросайте в ведро, черти!» Суровые, как законы вавилонского царя Хаммурапи. А простой советский доцент писал, преподаватель Политехнического института.

Но тоже мальчишка — вчера мы с ним катали Максима в корыте по пруду. Хохотали. Максим сидел, вцепившись руками в высокие края бельевого корыта, напряженно улыбался. На бережку тревожились Ольга и бабушки, но тоже улыбались, глядя на отца, зятя, внука.