Читаем Петербургские очерки полностью

Хамелеон Муравьев наконец дополз до цели, им всегда желанной, — он попал в Государственный совет. Являясь в юности либералом и заговорщиком, а ныне клевретом самодержавия самого тяжкого, свирепым исполнителем требований самых безумных, самых низких, самых бесчеловечных, то ревнителем просвещения по званию вице-председателя Русского географического общества, то неутомимым посетителем и долгим гостем передних всех временщиков, Муравьев дополз до Государственного совета. Но «l'appétit vient en mangeant»[325] — гласит французская пословица, и, едва поступив в Совет, Муравьеву захотелось быть министром, тем более что по Совету он был сотоварищем министра юстиции графа Панина, а по званию директора Межевого корпуса находился его подчиненным. Всем известно, что Панин с подчиненными и с низшими — горд, недоступен, тяжел, крут и дерзок; с равными — тяжел, неприятен и лукав, а перед временщиками — невзирая на свой трехаршинный рост — вертляв, как собачонка. Муравьеву вовсе не хотелось расстаться со званием директора Межевого корпуса, с которым сопряжены и значительный оклад, и право разъезжать по всей России на казенный счет для ревизии бесконечного межевания, и возможность оказывать разные услуги влиятельным лицам, следовательно, и возможность приобретать себе друзей и заступников. Ему хотелось, оставаясь директором Межевого корпуса, сделаться вместе с тем и министром, чтобы стать совершенно наравне с Паниным.

Но Муравьев умен, даже очень умен; следовательно, ему в Петербурге было весьма трудно сделаться министром. Петербург, наш многоболотный и всепресмыкающийся Петербург, в одно и то же время и отечество лягушек, и рай дураков. Как Муравьев ни старался скрывать своего ума, как он ни старался являться фанатиком самодержавия и мундиробесия, но при Николае он в министры не попал. Николай, столь же злопамятный, сколь и мелочный, не мог никогда простить Муравьеву двух вещей: соучастия, хотя и косвенного, с декабристами и нарушения формализма тем, что надел генерал-лейтенантские эполеты прежде объявления о производстве в высочайшем приказе.

По смерти Николая при виде положения, в какое упала Россия, при виде этого ужасного состояния, с разбойничьей администрацией, без денег, с торговлей в упадке, с генералами и сановниками глупыми и плутоватыми вместе, хотели иметь министрами людей способных, что весьма трудно при существовании четырнадцати классов, и ухватились за двух людей, которых Николай не любил, — Муравьева и Чевкина. Зная любовь Николая к глупцам, которых он имел особенный дар отыскивать и выводить, Муравьева и Чевкина приняли за гениев потому только, что они удостоены были неблаговолением дураколюбивого Николая: обоих сделали министрами, и оказалось, что, невзирая на их неоспоримый ум, из обоих вышли министры самые негодные и даже вредные.

Когда в 1856 году граф Киселев назначен был послом в Париж, звание министра государственных имуществ сделалось праздным, и Муравьеву весьма хотелось занять его, но не удалось. При назначении преемника графу Киселеву обе партии — идей старинных и новых идей — вошли в борьбу и, видя трудность этой борьбы, решились на сделку. В августе 1856 года министром назначен был Василий Александрович Шереметев, человек благородный и честнейшего характера, но вполне пролизанный преданностью к старому порядку вещей; товарищем же министра назначен был Дмитрий Петрович Хрущов, поборник идей новых, человек деятельный, характера независимого и одаренный энергией, достойной уважения и редкой в этой атмосфере петербургского двора, атмосфере тлетворной в нравственном отношении, атмосфере, которая часто портит лучших людей и расслабляет самые твердые характеры. Между Шереметевым и Хрущовым, людьми весьма честными, но направлений совершенно различных и даже противоположных, вскоре завязалась междоусобная борьба, как того и следовало ожидать. Но борьба эта была непродолжительной: провидение решило ее неожиданным образом. В последних числах ноября 1856 года Шереметев был поражен ударом паралича, столь сильным, что состояние здоровья его не дозволяло ему более никакой деятельности, и Хрущов вступил в исправление министерской должности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное