Петербургские очерки

Если бы Муравьев жил в государстве, имеющем устройство разумное, на законах основанное, в государстве, где существовали бы полная гласность и Дума выборных людей для поверки действий чиновников и для наблюдения за исполнением законов, там его пороки не имели бы возможности разыграться, а его качества, его высокие умственные способности, трудолюбие, предприимчивость и энергия имели бы широкий простор для своего развития и для принесения отечеству благотворных плодов. Но рожденный в стране, где высшие должности достигаются не по указанию общественного мнения, а по прихоти гнусной дворни царской, Муравьев, одаренный от природы всем необходимым для государственного мужа в стране закона и свободы, явился в стране своеволия и бесправия палачом и придворным холопом…

Кого же винить в этом?..

Виноваты не люди, а образ правления, тяготеющий над Россией… Введите в любой стране самодержавие: тотчас появятся нераздельные с ним бюрократическая тайна, взяточничество, казнокрадство и всевозможные злоупотребления; нынешняя Франция служит тому разительным примером. Неминуемо, не далее как через два-три поколения после введения гнусного образа правления, именуемого самодержавием, вы увидите полное нравственное растление в стране, в которой ввели оное… И наоборот, в стране своеволия отмените самодержавие, введите законный порядок, предоставьте власть общественному мнению, и не пройдет полувека, как нравы переменятся и большая часть злоупотреблений сделается невозможной: мы говорим большая часть, потому что совершенства в роде человеческом нет и быть не может. Образ государственного правления имеет на общественную нравственность влияние самое могущественное и ничем не отразимое: сколько в России людей, подобных Муравьеву, при конституционном образе правления могли бы принести пользу отечеству, могли бы заслужить известность почетную, а при существовании тлетворного самодержавия становятся положительно вредными, и презрение к ним современников подтвердится приговором потомства…

Невольный исход Муравьева из министерства в конце 1861 года, исход, совершенный под влиянием великого князя Константина Николаевича при радости и восторге всех честных людей, положил, казалось, окончательный предел политическому поприщу этого сановника, коему следовало бы называться не Муравьевым, а Саранчевым; тщетно напрашивался он в то время на получение Андреевской ленты: происки его не удались и в то время были всеми осмеяны. Всеобщая ненависть сопровождала Муравьева; только все предлагали вопрос: отчего же прогнали его одного, а не вытурили из министерства вместе с ним Панина и Чевкина? Это общее желание было удовлетворено правительством десять месяцев спустя, в октябре 1862 года.