Петербургские очерки

У себя, в Морском министерстве, великий князь произвел много реформ дельных и прекрасных: он совершенно преобразовал это министерство. Нет ни одной ветви управления в России, в коей произведено было бы в последние годы столь много реформ. Морское министерство являет в русской администрации зрелище европейского оазиса в азиатской степи…

Отчего же человек во цвете лет и сил, преобразовавший Морское министерство, убедивший государя освободить крестьян, освободить их с землей, и в течение нескольких лет руководивший государя к этой благородной цели, отчего же этот человек не только не пользуется ни общей любовью, ни общим сочувствием, по еще сделался предметом ненависти одних, предметом опасения со стороны других и предметом общего недоверия?..

Причины тому лежат в характере великого князя и в его политическом направлении.

Деспот в душе, рожденный с наклонностями самыми деспотическими, не имеющий ни малейшего сочувствия к человечеству, презирающий людей поодиночке и не всегда скрывающий этого презрения, Константин Николаевич, если бы он родился старшим сыном царским, если бы он вступил на престол по праву рождения и с властью самодержавной, — вероятно, был бы тираном в полном смысле этого слова и мог бы навлечь на себя конец, подобный концу деда его Павла. Эта наклонность к самовластию делает его врагом правления конституционного в России, а в наш век в России самодержавие сделалось невозможным: оно отжило свой век и переживает самого себя.

Если бы Константин Николаевич был человеком ума истинно выспреннего, как некоторые ошибочно его полагают, то он был бы убежден в той истине, которую ныне понимают в России и люди ума простого, но здравого: он был бы убежден в невозможности продолжения самодержавного правления и всеми силами старался бы убедить Александра Николаевича даровать конституцию России. Но он хочет действовать реформами административными; он враг конституции и поборник самодержавия: вот почему мы никак не можем признать в нем ни высокого ума, ни ясного понимания положения дел…

Константин Николаевич хочет установить в России «просвещенный деспотизм». Увлекаемый отчасти своим природным, врожденным стремлением к самовластию, отчасти неясным, смутным взглядом на эпоху и непониманием современных потребностей во всей их обширности, он упускает из виду, что времена Иосифа II и Фридриха II^{115} миновали и что в наш век, при железных дорогах, при электрических телеграфах, при ежедневной, многоглаголивой и шумной гласности, при этом ускорении сообщений физических и сообщений умственных, уничтожающих и время и пространство, — невозможен более никакой деспотизм, хотя бы и просвещенный…

Петербург всегда являл любопытное зрелище для такого человека, который не состоит в службе и, следовательно, не находясь ни на чьем пути, не может внушать никому ни зависти, ни опасения. Такому наблюдателю легко было бы изучить в Петербурге сердце человеческое, и сердце это, должно признаться, являлось не в красивом виде…

В Петербурге довольно людей, начавших поприще свое под наитием мнений более или менее либеральных. По мере того как эти люди поступают в действительные статские советники, либерализм их охлаждается; а при производстве в тайные советники люди эти становятся ярыми поборниками самодержавия. Если им придется лишиться места или вообще испытать неудачу по службе, они возвращаются к либеральным мнениям своей юности и остаются им верными до тех пор, пока не получат желанного места или значения при дворе, достигнув чего, они опять становятся самодержавцами.

В Петербурге есть целый кружок людей, большая часть коих умны, образованны, способны и честны на деньгу. Члены этого кружка более или менее группируются около великого князя Константина Николаевича. Они в правлении конституционном могли бы принести России величайшую пользу, но самолюбие, честолюбие, тщеславие и ненасытимая жажда власти делают их врагами конституции и поборниками самодержавия, поборниками просвещенного деспотизма; по их словам, Россия не созрела до конституционного правления; ее надобно приготовить; в ней нет людей способных и прочие тому подобные софизмы. На эту галиматью мы уже возражали в № 16 «Будущности»^{116} и не будем повторять здесь уже высказанных нами возражений, но скажем только, что всякий раз, как нам случалось спорить с этими лицами о необходимости ввести конституцию в России, они оканчивали беседу сознанием, что без конституции дело не обойдется, но всегда прибавляя: для конституции нужно воспитать новое поколение. В переводе на русский язык эта оговорка значит буквально: конституция прекрасна и необходима, но мы хотим сохранить власть самодержавную в своих руках на всю нашу жизнь, а там, после нашей смерти, пускай себе будет конституция…

Люди эти поддерживают в великом князе его природное отвращение ко всему, что полагает пределы самовластию.