Петербургские женщины XIX века

После смерти мужа Мария Павловна заменила его на посту президента Академии художеств (1909–1917 гг.) и вслед за ним взяла на себя покровительство над берлинским православным Свято-Князь-Владимирским братством (1909–1920 гг.).

Она принимала активное участие в подготовке юбилейной художественно-исторической выставки, посвященной 300-летию дома Романовых, возглавила сбор денег на проведение археологических раскопок в Новгороде, организовала передачу семьей Бенуа в Императорский Эрмитаж так называемой «Мадонны с цветком» Леонардо да Винчи и строительство нового выставочного здания Русского музея, получившего название Корпус Бенуа.

Во время Первой мировой войны Мария Павловна через своих родственников в Германии вела переговоры об улучшении условий содержания военнопленных, организовала несколько лазаретов в Петербурге, отправила на фронт два санитарных поезда и автомобильный летучий отряд, который должен был оказывать первую помощь и доставлять раненых к военно-санитарным поездам. Возглавляла летучий отряд княгиня Виктория — невестка Марии Павловны, награжденная позже тремя Георгиевскими крестами.

После падения монархии уехала в Кисловодск; в феврале 1920 года покинула Россию вместе с сыном на итальянском судне. Из Венеции уехала во Францию на свою виллу в Контрексвиль, где умерла через несколько месяцев, 6 сентября 1920 года.

* * *

Свой путь к счастливому браку нашла и Элизабет Августа Мария Агнеса Саксен-Альтенбургская, ставшая женой российского великого князя Константина Константиновича и принявшая имя Елизаветы Маврикиевны.

Эта женщина как нельзя лучше соответствовала идеалу «хорошей хозяйки» — добрая, заботливая и не имеющая интересов вне мужа и семьи. Великий князь — поэт и интеллектуал, приехавший погостить в Альтенбург (он был сыном двоюродной сестры принца Морица, отца Элизабет, т. е. приходился принцессе троюродным братом), очевидно, поразил ее воображение. И в самом деле, какая девушка устоит, когда ей посвящают такие стихи:

Я засыпаю… Уж слабея и бледнея,
Сознанье еле властно надо мной,
И все еще, как наяву, дрожа, немея,
Я вижу образ твой перед собой.

За мной смыкаются действительности двери,

Я сплю, — и в царстве призраков и снов
Ты мне являешься, пленительная пери,
И звуки ласковых я слышу слов.

Я просыпаюсь, полн волшебных впечатлений,

К тебе протягиваю руки я, —
Но расступилися уже ночные тени,
Уж воцарилося сиянье дня.

И пронеслися мимолетные виденья…

И целый день с томлением, с тоской
Я темной ночи жду, — жду грез и усыпленья,
Чтоб хоть во сне увидеться с тобой!

Вероятно, сердце юной и скромной альтенбургской принцессы сдалось без боя, более того, она проявила достаточную настойчивость, убеждая родителей, что русский великий князь — это ее судьба. И вот уже Константин Константинович пишет:

Взошла луна… Полуночь просияла,
И средь немой, волшебной тишины
Песнь соловья так сладко зазвучала,
С лазоревой пролившись тишины.

Ты полюбила — я любим тобою,

Возможно мне, о друг, тебя любить!
И ныне песнью я зальюсь такою,
Какую ты могла лишь вдохновить.

Но приезд на новую родину сулил принцессе не одно только счастье. Россия неизмеримо больше Альтенбурга, двор — роскошнее и многолюднее, обычаи — строже, недоброжелатели, следившие за каждым жестом и движением новой великой княгини, не упускали ни одной ошибки, ни одного, даже самого малейшего промаха. Бедняжка Элизабет, смущенная и напуганная, постоянно вела себя невпопад: то отказывалась целовать православный крест, потому что ей запретил это протестантский пастор в Альтенбурге, то наоборот, во время свадебной церемонии непрестанно крестилась и перепутала указания священника.

Впоследствии Елизавета Маврикиевна категорически отказалась перейти в православие, говоря, что ее дети получат православное воспитание от отца, сама же она чувствует себя не готовой принять новую веру. Константин Константинович был шокирован таким упорством своей жены в принципиально важном для него вопросе (он был глубоко религиозен).