Петербургские женщины XVIII века

Гибель Петра II изменила еще одну женскую судьбу. Одна из самых богатых и красивых московских невест Наталья Борисовна Шереметева была обручена с Иваном Алексеевичем Долгоруким. После падения фаворита родственники предлагали ей разорвать помолвку, но она настояла на венчании и вместе с семьей мужа — родителями Алексеем Григорьевичем и Прасковьей Юрьевной, деверями Николаем, Алексеем и Александром и золовками Екатериной, Еленой и Анной — уехала в ссылку. Они провели в Березове восемь лет, когда в Петербурге созрел заговор. Заговорщики хотели свергнуть Анну Иоанновну и призвать на трон «государыню-невесту», которая славилась кротким нравом. Заговор был раскрыт, его участники казнены, а Иван Долгорукий и трое его дядьев были немедленно привезены из Берёзова, и под пытками их принудили дать показания о том, что завещание подложно, а после казнили. Екатерину Долгорукую сначала держали в тюремном замке, а потом заточили в Томском Христорождественском монастыре с приказом содержать как можно строже: так, чтобы уморить поскорее.

Екатерина Алексеевна вернулась из ссылки в 1742 году. Елизавета Петровна сделала ее своей фрейлиной. А три года спустя Екатерина вышла замуж за графа Александра Романовича Брюса. Однако долгой и счастливой семейной жизни не получилось. Через два года бывшая царская невеста умерла от привезенной из Сибири чахотки. По преданию, она была похоронена в Андреевском соборе на 6-й линии Васильевского острова, но ее могила не сохранилась.

Вместе с ней вернулась Наталья Шереметева-Долгорукая и, устроив жизнь двух своих сыновей, приняла постриг в монастыре. Она оставила воспоминания — одни из первых русских мемуаров, к которым мы еще вернемся на страницах этой книги.

Анна Иоанновна

Еще в 1710 году старшая дочь покойного царя Ивана и Прасковьи Федоровны, Анна Иоанновна, была выдана Петром замуж за герцога Курляндского (маленькое государство на западе Латвии). Празднества продолжались без малого четыре месяца, но молодая чета так и не смогла вернуться в Курляндию — герцог умер в дороге, в 40 верстах от Санкт-Петербурга, на мызе Дудергоф. Вдовая герцогиня по распоряжению Петра приехала в столицу Курляндии Митаву одна и осталась там жить. От ее имени Курляндией управлял российский представитель П. М. Бестужев-Рюмин.

Содержание ей отпускали скудное, и она жаловалась Петру на нехватку денег, чтобы «себя платьем, бельем, кружевами и по возможности алмазами не только по своей чести, но и против прежних вдовствующих герцогинь курляндских достаточно содержать», меж тем как «партикулярные шляхетские жены в Митаве ювелы и прочие уборы имеют неубогие, из чего герцогине, при ее недостатках, не бесподозрительно есть».

О митавской затворнице вспомнили только в 1730 году, после смерти Петра II. По предложению Д. М. Голицына и В. Л. Долгорукова Верховным тайным советом (орган управления, созданный при Екатерине Алексеевне) Анна была приглашена на российский престол. Ее заставили подписать «Кондиции» (соглашения), согласно которым без Верховного тайного совета она не могла объявлять войну, заключать мир, вводить новые подати и налоги, производить в чины выше полковника, жаловать вотчины, без суда лишать дворянина жизни, чести и имущества, вступать в брак, назначать наследника престола. Прибыв в Москву и убедившись в верности дворянства, вручившего ей 25 февраля 1730 года челобитную с просьбой о восстановлении самодержавной власти, Анна показала норов, присущий Романовым, и разорвала «Кондиции», а придя к власти, жестоко расправилась с Долгорукими и Голицыным, пытавшимися диктовать ей свою волю.

Л. Каравак. Портрет императрицы Анны Иоанновны

Анна не была красавицей в общепризнанном смысле этого слова. Но так же известно, что корона способна придавать в глазах людей шарм лицам самым заурядным. Наталья Шереметева, глядя из окна своей светлицы на то, как едет на коронацию женщина, которая собирается безжалостно сослать всю семью ее жениха в Сибирь, видит такую картину: «Престрашного она была взору! Отвратное лицо имела. Так велика была: меж кавалеров идет, всех ростом выше и чрезвычайно толста».

Леди Джейн Рондо видит совсем иную женщину: «Она почти моего росту, но несколько толще, со стройным станом, смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях показывает какую-то торжественность, которая вас поразит при первом взгляде, но когда она говорит, на устах играет улыбка, которая чрезвычайно приятна. Она говорит много со всеми и с такою ласковостью, что кажется, будто вы говорите с кем-то равным. Впрочем, она ни на одну минуту не теряет достоинства монархини; кажется, что она очень милостива, и думаю, что ее бы назвали приятною и тонкою женщиною, если б она была частным лицом».