Петербургские женщины XVIII века

Когда Анне было тринадцать лет, ее мать, которая была уже слаба здоровьем и предчувствовала скорую смерть, выдала ее за сына своей лучшей подруги двадцативосьмилетнего Александра Карамышева. Он был образованным и весьма просвещенным человеком. Учился в Московском университете, а также Упсальском университете, в Швеции, где его наставником был сам Карл Линней. В возрасте 22 лет в Швеции Карамышев защитил диссертацию и стал горным инженером — профессия весьма востребованная в развивающей свою промышленность России екатерининских времен. Он работал на золотых приисках Екатеринбурга, на олонецких Петровских заводах, в ученой экспедиции на Медвежьем острове, где разрабатывал рудные места, на нерчинских рудниках. Кроме того, в 1774–1779 годах он преподавал химию в петербургском Горном институте, активно участвовал в заседаниях Ученого общества, писал научные статьи и печатал их в «Трудах Вольного экономического общества», состоял в переписке с академиком П. С. Палласом, был членом-корреспондентом Стокгольмской королевской академии наук и членом Берлинского общества любителей естествознания.

В Европе Камышев «заразился» вольнодумными идеями, стал вольтерьянцем, атеистом. Причем нашел своему свободомыслию весьма практическое применение: жил, не скрываясь, с собственной племянницей и не собирался прекращать этих отношений после свадьбы. Трудно вообразить себе более неравный брак. Меж тем в XVIII веке такие браки были в порядке вещей, и Карамышев надеялся быстро приучить молодую жену к тому образу жизни, который был ему привычен. Вероятно, руководствуясь этой мыслью, он долгое время не вступал в ней в супружеские отношения и постепенно удалил от нее всю ее родню, отучил ходить в церковь и посещать нуждающихся. Для Анны Евдокимовны эти перемены были очень тяжелы. Она жаловалась свекрови: «Мудреная для меня эта любовь! Не все ли так любят там, куда он меня везти хочет, и не это ли воспитание, которое называют лучшим и просвещенным? На что вы меня вывели из моего блаженного состояния и дали так рано чувствовать горести сердечные? Вы знали меня коротко, и знали, что я жила среди друзей и их любовью возрастала и веселилась. Что ж теперь со мной будет?»

Тетка на прощание стала ее наставлять, как угождать мужу: «Надо, моя милая, ко всему привыкать и не надо огорчаться. Муж твой сам больше любит общество, нежели уединение, то и тебе тоже надо любить и так жить, как ему угодно. Не привыкай делать частые отказы мужу, а скорее соглашайся с ним: никакой муж не будет требовать того, чего б ты сделать не могла… Надо непременно с покорностью подвергнуть себя всем опытам, которые на тебя налагает муж. Самым твоим послушанием и повиновением ты выиграешь любовь его к себе. Лучше тебе скажу: он и нам дал знать, чтоб мы остались лучше здесь. Это видно, что он хочет тебя ото всего отдалить, что может напомнить о матери твоей. Вижу, что тебе горько, и участвую в твоей горести, но, друг мой, ты уж должна жить под его законами. Мы сами так делали для мужей; ты уж знаешь, сколь долг твой велик и священ к мужу, то ты, исполняя его, будешь исполнять и Закон Божий. Главная твоя должность будет состоять в том, чтоб без воли его ничего не предпринимать… Ко всем его родным старайся быть ласкова и учтива, хотя б они к тебе и не таковы были хороши. Не требуй от мужа насильно любви к твоим родным; довольно для нас твоей любви, и не огорчайся, ежели ты увидишь или услышишь, что он будет отзываться об нас при тебе невыгодно: оставь это и не защищай; поверь, мой друг, что я это опытом все знаю, что теперь тебе говорю. Поступай по сим правилам и веди себя так, чтоб совесть твоя ничем тебя не укоряла, то ты будешь Богу любезна, который тебя во всем защитит и не оставит. Ежели захочешь узнать об нас, то спросись у мужа, велит ли он тебе к нам писать, и, написавши письмо, показывай ему или свекрови, чтоб и в этом ты себя оправдала. Но ежели, по каким-нибудь причинам, нельзя тебе будет писать, то не тревожься: мы всегда будем уверены в твоей любви к нам и мы о тебе всегда будем знать; но ты не предпринимай тихонько к нам писать, не делай никакой от мужа тайны, а лучше проси свекровь твою — она может лучше придумать, как сделать».

Но тем не менее она считала необходимым и предостеречь племянницу: «Старайся, как можно, время свое не убивать и не быть в праздности. Ежели тебе будут предлагать книги какие-нибудь для прочтения, то не читай, пока не просмотрит мать твоя (имеется виду свекровь. — Е. П.). И когда уж она тебе посоветует, тогда безопасно можешь пользоваться. Не будь дружна с племянницей его и не открывай своего сердца ей, и что она будет с тобой говорить, и ежели тебе покажется сумнительно или неприятно, то сказывай тихонько матери…».

Интересно, что муж, мужчина, предстает в этих теткиных наставлениях как некая стихия, которую невозможно понять, с которой невозможно договориться, а нужно лишь кротко переживать ее буйство.