Петербургский изгнанник. Книга первая

Радищев, все эти дни занятый то сборами слуг к отъезду в Илимск, то знакомством с городом, захваченный встречами с новыми людьми, ушедший в интересы, далёкие от его личной жизни, несколько забыл о ней. Но Елизавете Васильевне нравилось всё, что Александр Николаевич рассказывал ей о Шелехове. «И сам он гражданин будущего, — думала она, — всегда весь в будущем, словно скрашивает им будни и житейские невзгоды в настоящем».

И хотя Рубановская была по-своему счастлива и не чувствовала себя одинокой и обиженной невниманием друга, занятого большими мыслями, ей хотелось, чтобы Александр Николаевич поглубже заглянул в её душу, спросил, что у неё на сердце, и ещё глубже понял бы, в чём её счастье.

Елизавету Васильевну не огорчало, что Радищева тянуло к людям. «Он привык быть в живом общении с ними, — рассуждала она, — поэтому и уходит в город, днями бродит по улицам, вслушивается в разговоры, записывает их».

Рубановская знала также, что не будь вокруг Александра Николаевича этого живого людского потока, который подхватывал его и нёс на своих волнах, — он не был бы таким вечно кипучим и полным энергии, как неиссякаемый родник. Она сознавала: он не смог бы так глубоко вникать в жизнь, смело заглядывать в будущее, видеть его почти зримо, забывая свою участь изгнанника. И всё же, в эти дни, когда она впервые готовилась стать матерью, ей хотелось большего внимания к себе.

Александр Николаевич словно угадал ход мыслей Рубановской. Он отложил книги, пододвинулся к ней и прижался головой к груди Елизаветы Васильевны.

— Я много занят собой и мало внимания уделяю тебе. Ты ревнуешь меня? — спросил он.

— Немножко, — призналась Елизавета Васильевна.

— Мир слишком широк и многообразен… Мне хочется объять его и понять законы, по которым из века в век течёт река жизни, — сказал Александр Николаевич. Он вскинул на Елизавету Васильевну чёрные глаза.

— Не ревнуй! Призвание моё к отечеству превыше любви нашей… Не обижайся… Во имя счастья нашего бережно вынашивай новую жизнь, что уже бьётся в тебе.

Александр Николаевич обнял голову Елизаветы Васильевны и горячими поцелуями осушил слёзы, блеснувшие на её глазах.

Он встал и уже спокойно, твёрдо сказал:

— Пойми, сердце моё чувствительности не чуждо, Лизанька! — Оба успокоенные этим объяснением, они несколько минут молчали. Но, вернувшись к мыслям о сборах и хозяйских заботах, он продолжал:

— Дуняша останется. Она поедет с нами. Меня может увлечь мир, а за тобой отныне нужен глаз и глаз…

Александр Николаевич улыбнулся подруге.

— Ящики с книгами отправим сейчас…

— Какой ты милый, хороший, — вполголоса отозвалась Елизавета Васильевна.

— Степанушка! — окрикнул Радищев.

Слуга появился в дверях.

— Заколачивай ящики, а завтра, благословясь, и в путь-дорогу тронетесь.

— У нас всё готово, — сказал Степан.

— Вот и отлично! Встретите нас с Елизаветой Васильевной в Илимске. Помнишь, как в Тобольске, с горячим самоварчиком на столе.

— Встретим. Настасья самоварчик согреет, как в Аблязове.

— Это будет в Илимске, — поправил Радищев и дружески потрепал по плечу Степана.

7

Не было дня, чтобы кто-нибудь не посещал дом Шелехова. К нему частенько заходили иркутские купцы, прибывающие с берегов Охотского моря, чиновники, приезжающие из столицы, учёные, путешественники и разный служилый и торговый люд по делам компании.

Жена Шелехова — Наталья Алексеевна привыкла к многолюдству в своём доме и, прислушиваясь к разговорам, знала всё, что происходило в столице, на Кадьяке, в Охотске, на Кяхте, в канцелярии иркутского наместничества. Общительная от природы, Наталья Алексеевна умела держать себя в любом обществе. В трудном плавании совместно с Шелеховым к берегам Аляски она была для Григория Ивановича другом и советчиком. Здесь, в домашней обстановке, Наталье Алексеевне прекрасно шла роль хозяйки.

Наталья Алексеевна привлекала гостей приветливым обращением, всегда заслуживая их уважение и одобрение. Она вполне сознавала, что такой человек, как её муж, занятый не только торговыми делами на Охотском побережье, но и важной заботой о процветании отдалённого края, не мог безраздельно принадлежать семье.

Люди, бывавшие у Григория Ивановича, чувствовали, что Шелехова многие вопросы, касающиеся её мужа, решает совместно с ним, как равный член семьи. И Григорий Иванович дорожил её мнением и иногда даже подчёркивал это. Он знал, что немного найдётся женщин, решившихся разделить с мужьями жизнь, связанную с дальними плаваниями, и он гордился своей женой.

Семейные заботы Натальи Алексеевны не отвлекали её от того, что делал муж. Она всегда находила свою долю участия в этом. Её любовь к нему, в равной степени как и любовь Шелехова к семье, была тесно связана и казалась неотделимой от всего, что происходило в неизведанном и далёком крае. Этим краем жил Григорий Иванович и жила она, хотя последние годы безвыездно находилась в Иркутске.