Петербургский изгнанник. Книга вторая

Был ещё у них профессор Беме, читавший лекции по международному праву. Будущие юристы категорически отказались посещать его лекции. Сергей Янов от лица всех написал заявление, что им будет гораздо полезнее, они сберегут больше времени, если покинут аудиторию и будут сами читать превосходную книгу республиканца Мабли «Публичное право Европы».

И Радищев тоже написал на заявлении друга, что он вполне разделяет мнение Янова. Вспомнить об этом Александру Николаевичу было сейчас особенно приятно: во всём поступке их проявился тот дух самостоятельности, который помогал им по-своему осмысливать не только догматы науки, но и окружающую их действительность.

Старый немецкий университетский город кишел учёными людьми, как муравейник муравьями. Мышление большинства их было засорено религиозными доктринами и мистикой, как постоялые дворы разным хламом и грязью, остающейся после посетителей.

Теперь Александр Николаевич мог особенно трезво и правильно оценить те далёкие события его студенческой жизни, посмотрев на них с большого расстояния. Да, эти учёные люди больше портили молодёжь, развращали её, чем учили. И сами-то учёные почитали более своим достоинством умение изъясняться по-латыни, чем давать знания студентам. Они, возносясь на небеса, не слышали того, что делается на земле. Их учёность не прибавляла ума студентам.

А они, русские студенты, были пытливы, любознательны, въедчивы в науку. Их интересовало не то, что плавает на поверхности, а то, что находится в глубине. Поэтому они искали мыслителей, которые бы приоткрывали для них тайны ещё непознанного ими мира.

Лучшим другом для них в эти годы были книги. Они зачитывались сочинениями республиканца Мабли, Гельвеция, Руссо, Дидро, Вольтера. Когда-то Вольтер сказал, что человека воспитывает жизнь, а обстоятельства делают его гражданином. Жизнь тоже воспитывала их и гораздо успешнее, чем лекции в аудиториях университета.

Эта жизнь врывалась в их сырые и грязные комнаты событиями, что происходили в России и Америке, в Германии и Греции. Молодые русские юристы познавали истину не только из книг. Жизнь России давала им наглядные поучительные уроки гражданского права: «Московские ведомости» и «Санкт-Петербургские ведомости» были заполнены отчётами о заседаниях комиссии по составлению нового Уложения — Свода законов государства Российского. На заседаниях депутаты страстно спорили о жгучих вопросах русской жизни, о положении крестьянства. Газеты, как и сочинения мыслителей, являлись превосходными учебниками для студентов.

Каковы были депутаты — крестьянин Чупров, казак Олейников, солдаты Жеребцов и Селиванов, однодворец Маслов, дворянин Григорий Коробьин, просветитель Яков Козельский, учёный Урсинус из города Дерпта, студенты не представляли, но речи их и примечания, о которых писали русские газеты, возбуждали умы Радищева, Янова, Рубановского, Кутузова — тесного кружка друзей, своим вольнодумством, смелостью предложений. Депутаты как бы предписывали законы верховной власти, касающиеся уничтожения рабства, отягощения крестьян, утверждения начал справедливости всех сословий.

О том, что происходило на заседаниях Большого Собрания, студенты узнавали и от соотечественников, навещавших Лейпциг и часто проезжающих этот город.

Через год после того, как открылось заседание Комиссии по составлению нового Уложения, началась война России с Оттоманской Портой. Много штабных офицеров, направляющихся в Италию и Албанию, где размещались тогда русские войска и находился штаб армии, и возвращающихся в Санкт-Петербург, ехали через Лейпциг. Они рассказывали интересовавшимся студентам о людях и происходящих событиях, о политических деятелях, стоящих в центре внимания.

Как хотелось им вникнуть в происходящие события, понять всё, что творилось в огромном мире за стенами университета и поскорее отдаться всей душой служению своей отчизны! Особенно велико было это желание у Радищева, искавшего всевозможные способы активнее вмешаться во всё, приобщить себя к чему-то полезному, чтобы стать участником больших и нужных отечеству дел.

И случай такой представился. Штабные офицеры приметили темпераментного русского студента, тонкий ум юноши, его желание быть полезным отечеству. Один из них вручил Радищеву брошюру греко-албанского деятеля Антона Гика «Желание греков к Европе христианской», полную страстного призыва помочь в борьбе против турецкого ига и насилия.

— Нужно срочно перевести на русский и отправить для опубликования в Санкт-Петербург, — сказал офицер, поручая Радищеву перевод этого важного политического документа.

Радости его не было предела. Ему поручалось перевести воззвание Антона Гика! Это было то, что Радищев тогда искал и желал себе. Он горячо взялся за исполнение ответственного поручения и, работая над переводом брошюры, впервые испытал то волнение, которое часто испытывал впоследствии. Подобное волнение Александр Николаевич переживал теперь, когда писал философский трактат.