Петербургский изгнанник. Книга вторая

Хозяева и гости сидели в садике за столом, прячась от солнца в густой зелени черёмухового куста, и пили чай со свежей душистой малиной. Доктор Мерк, довольный сытным и вкусно приготовленным обедом, блаженствовал. Веточкой он отмахивался от назойливых мух и мошки, несмотря на полуденный зной круживших роем в саду. Потное лицо Карла Генриховича было красное, как пареная свёкла.

Вблизи курился костёр, и дымок лёгкой волной обдавал сидящих за столом. Мерк поинтересовался событиями, которые произошли в России и за рубежом — в Англии, Америке, Франции, Польше и в его благословенной Пруссии. Он спросил про войну с Оттоманской Портой лишь потому, что его не покидал страх и неуверенность за завтрашний день.

— Жалованье выдавайт мне ассигнациями, которые стоит 25 копеек за серебряный один рубль, — сказал Карл Генрихович. — Русскую империю разоряет война. Russland ожидайт тяготы более страшный, чем теперь есть.

— Войны действительно разорительны, — согласился Александр Николаевич и сказал, что в декабре прошлого, 91 года, заключён мир с Портой, что Россия получила Очаков, оставив туркам все прочие завоевания.

— Мир с турками, — говорил Радищев, — большое событие. Границы империи нашей раздвинулись. Карфаген был разрушен в третью Пуническую войну, мы пережили две войны с турками, в третью же, которая скоро начнётся, могут увидеть русских у стен Константинополя. И вот, пожалуй, через 1000 лет, считая от первой осады древнего города русскими, суждено будет восточной империи подпасть под власть потомков славян… Я не берусь быть пророком, но французский посланник в Константинополе, который вызвал войну, кончившуюся миром в Кайнарджи, предсказал славу русских и унижение полумесяца…

— О, да, mein Herr! — безразлично вставил доктор Мерк, несколько успокоенный сообщением о мире, рассеянно слушая Радищева. Он не желал возражать из уважения к хозяину дома в этой таёжной глуши.

— В чём ещё слава русских? — обратился ко всем Александр Николаевич, желавший сам ответить на этот вопрос, но Лука Воронин горячо вставил:

— Ратную славу сбрасывать со щита нам, русским, не следует. Окинем взглядом историю, её не стыдно помянуть. Ещё византийский историк Лев Диакон — современник храброго киевского князя Святослава — писал, что россы, заслужившие славу победителей соседних народов, считая ужасным бедствием лишаться её и быть побеждёнными, сражались всегда отчаянно и храбро.

— О, да, mein Herr! — с тем же безразличием вставил Мерк, теперь адресуясь не к Радищеву, а к Луке Воронину. Александр Николаевич уловил эту нотку безразличия в голосе доктора Мерка, скорее похожую на иронию, и ждал, что же он скажет.

А Лука Воронин, не обратив на Мерка никакого внимания, продолжал:

— Сам же Святослав всегда внушал дружинникам своим, что у россов нет обычая бегством спасаться в отечество, но есть обычай или жить победителями, или, совершив знаменитые подвиги, умереть со славою…

— Как хорошо и проникновенно сказано, — заметила Елизавета Васильевна и с Чувством повторила: — Совершив знаменитые подвиги, умереть со славою, — и добавила своё: — Конечно, за народ умереть…

— Разумеется, — подтвердил Лука Воронин.

— Ежели вспоминать ратную историю русских, — сказал Александр Николаевич и посмотрел на доктора Мерка, с трудом удерживающего голову, клонившуюся в дрёме. Ему захотелось стряхнуть с немца неуважительную в обществе дрёму, и Радищев громко произнёс: — То она начинается с ледового побоища и тянется до памятного нам Кунерсдорфского сражения…

Мерк сразу встрепенулся и округлил бесцветные глаза.

— Теперь все любят повторять слова непобедимого Фридриха II, что русского воина недостаточно убить, его ещё надо уметь повалить…

Доктор Мерк кашлянул, высморкался в платок.

— Как вы сказаль?

— Сказал Фридрих, я повторяю, — смеясь, проговорил Александр Николаевич.

— Фридрих есть великий император! Курфюрст!

— Какой бы там ни был, а ключи от ворот Берлина на бархатной подушечке россам как победителям преподнесли… — и Воронин от души рассмеялся.

Мерк сморщился. Радищев, чтобы перевести разговор, сказал:

— Наш народ всегда был миролюбивым народом. Скажем, были народы храбрые, жаждущие воевать и побеждать, — он хотел назвать немцев, но, взглянув на настороженно слушающего Мерка, продолжал: — Как то например, римляне.

Но как Радищев ни пытался прикрыть свою настоящую мысль, доктор Мерк догадался, кого, действительно, он подразумевает под римлянами, и закусил зло свои тонкие, потрескавшиеся, обветренные губы.

— Но россияне не для того бьют врагов, что они охотники драться, — продолжал Александр Николаевич, — а для того, чтобы их самих не били… Россияне, скажу я, не есть народ воинствующий, но народ побеждающий. Храбрость и отвага их основательны, а неустрашимость преславна…

Лука Воронин подошёл к Радищеву и крепко пожал его руку.

— Сильно сказали, Александр Николаевич, от души рад. Это в крови русских…