Петербургский сыск. 1870–1874

– Тот, что на соседней Лиговской улице, прозывается «Самовар». Публика сплошь с окрестных деревень, когда на продажу везут товары иль за покупками, в общем небогатая публика, а вот во втором «Золотой копейке» и артисты с театров захаживают, и заводские мастеровые, и иной городской люд, что населяет столицу. Эти хоть и не столь богаты, но в машне копейка имеется. Я думаю, искать надо там сергеевского душегуба, непременно должен быть там. Горькой неудачу заливать. Хотя рядом расположена небольшая портерная.

Иван Дмитриевич кивнул в знак согласия с помощником, но спустя секунду произнёс:

– И откуда такая уверенность?

– Жил– то Сергеев без приятелей…

– Откуда можешь знать? Ты не опрашивал работающих на мануфактуре? Не опрашивал, а исключать такую возможность не имеешь права. Обязан, милостивый государь, проверить.

– С превеликим удовольствием, но, – Михаил вопросительно смотрел на своего начальника, – меня же вновь на порог не пустят, храня секреты мануфактуры?

– А голова на что? – язвительно произнёс Путилин.

– Не знаю, – едва слышно признался Жуков, – с какого бока к ним подступиться.

– Я тоже не знаю, – Иван Дмитриевич улыбался своей добродушной улыбкой, словно стесняясь произнёсенных слов. – Полицеймейстер нам не поможет, не будет ссориться с господином Краузкопфом да ему это и не к чему. Преступники найдены, деньги возвращены. Есть о чем докладывать министру. В деле можно поставить точку и отправить к архивариусу.

– Иван Дмитрич, – обиженно произнёс Жуков, – я ущемлен тем, что преступник мог быть изобличен, а ушел от наказания и не важно убит он или нет, я хочу докопаться до правды, до виновного наконец.

– В этом ты не одинок. Придется сегодня вечером тряхнуть стариной и посетить, как ты говоришь название второго трактира?

Не нравилось Путилину актерство, когда приходилось примерять на себя чужое обличье, но если доводилось, то он вживался в нее с головой и никто не смог заподозрить его в фальшивом исполнении роли загулявшего купца, ремесленника или человека, опустившегося на самое дно жизни.

– Что делать мне?

– Ждать.

– Я буду с агентами рядом.

– Не стоит, я справлюсь сам.

– Но…

– Никаких «но», понимаю, что ожидание – тяжело занятие, – говорил Иван Дмитриевич, перекладывая бумаги на столе с одного края на другой, – я запрещаю появляться не только на соседних улицах, а даже на ближайших.

– Иван Дмитрич…

– Довольно, Миша, я прекрасно справлюсь сам.

– Опасен же душегуб Сергеева.

– Спорить не буду, опасен. Вот по этой причине мне будет сподручней одному раскусить орешек, если окажется по зубам.

Полицеймейстера успели оповестить об очередной удаче и он, не дожидаясь отпущенного недельного срока, видать спешил доложить министру подробности дела, изволил принять в своем кабинете начальника сыскной полиции господина Путилина. С интересом выслушал доклад Ивана Дмитриевича, ко всему прочему от хорошего расположения духа пригласил даже присесть, что не часто бывало.

А на сетования, что дело не доведено до конца, заметил, мол, на все Божья воля, деньги в казне, убийца наказан, а новый душегуб стараниями сыскной полиции рано или поздно не минует тюремной камеры, а там и виселицы за столь тяжкое преступление. Начальник полицейского ведомства столицы был в благодушном настроении.

По возвращении Путилин преобразился, на лице появилась небрежно расчесанная борода с усами, переодета рубаха, кургузый старенький пиджак с заплатками на рукавах. Поношенные сапоги со стоптанными каблуками дополняли облик рабочего одного из петербургских заводов, не чурающегося запустить руку при удачном случае в чужой карман.

До посещения мест, где бывал Сергеев, времени было в избытке, но Иван Дмитриевич решил выйти пораньше, пройтись улицами города и дойти пешком до трактира, как настоящий рабочий человек, считающий каждую копейку. Спустился черным ходом, которым пользовался только он один в таких случаях, когда не надо было привлекать излишнего внимания к своей персоне, хотя Путилина и так невозможно было узнать в новом наряде.

Город принял начальника сыска своей неспешной суетой. Горожане шли по домашней либо деловой надобности, коляски, телеги, запряженные то одним, то несколькими лошадями и понукаемые извозчиками, грохотали по булыжной мостовой, распугивая жителей, неосторожно вышедших на проезжую дорогу.

До Николаевского вокзала шел почти час. Потом по Лиговке дошел до Свечного, спешить особо было некуда. Особенных надежд на успех своего вояжа Иван Дмитриевич не питал, но чем черт не шутит, вдруг не было ни копейки, а тут алтын.

Вывеска, давным– давно разрисованная яркими красками, слегка потускнела от петербургской сырой погоды, но не потеряла привлекательного вида и своего первого названия «Золотая копейка», так и зазывала окрестную публику на чарку– другую хлебного и фруктового вина.

Путилин поднялся по каменным ступеням и протянул руку, чтобы открыть дверь, как она резко распахнулась, и в проеме показался низенький шатающийся человек в драном картузе и изношенной до дыр когда—то красной рубахе.