Петербургский сыск. 1874—1883

В передней по традиции сидел Иван Кожемякин, детина под три аршина ростом с широкими плечами и мощной, как у быка шеей, служил Федьке Весёлому, словно цепной пёс, ни один не внушающий доверия клиент не избежал бы встречи с вышибалой и не был бы допущен в святая святых хозяина – заведение. Ни следов борьбы, ни следов крови, что само по себе вызывало вопросы.

Иван Дмитриевич остановился, внимательным взглядом окинул переднюю, отметил, что все находится на местах, словно Кожемякин отлучился по нужде, оставив на сундуке, на котором вышибала и дневал, и ночевал овчинный тулуп.

Далее шла большая комната с двумя столами, вокруг которых стояло по три стула, вдоль стен разместились несколько диванов, по углам кадки с высокими зелёными растениями, раскинувшими шатрами ветви. На стенах дешёвые картинки и складывалось впечатление, что хозяева, обитатели на секунду вышли прочь. Путилин прошёл по комнате, провёл рукою по столешнице, ни единой пылинки, даже комната не успела простыть, словно ещё недавно в печь подбрасывали поленья.

Из комнаты на второй этаж вела лестница, под ней приоткрытая дверь.

– Она была открыта? – Путилин повернул голову к надворному советнику и тростью указал на дверь.

– Да, я ее прикрыл так, как она и была.

– Что там?

– Комнаты для уединения с девицами, на верху, – он указал рукой, – тоже таковые имеются.

Иван Дмитриевич прошёл в коридор, оказавшийся совсем не длинным, по обе стороны по три двери, напротив входа окно, задёрнутое портьерой из грубого полотна,

Во всех комнатах порядок, постели застланы, словно в добропорядочном доме поутру, на полках, на шкафчиках стояли безделушки – статуэтки из гипса, какие—то фотографии в рамках, цветы из бумазейных тканей, на стенах дешёвые картины, написанные, видимо, самоучкой. Ни следов крови, ни борьбы, ничего, словно девицы сами по себе взяли и испарились в воздушной дымке.

– Где комнаты прислуги и кухня? – Обратился Путилин к надворному советнику.

– Рядом, – ответил Иванов, – пройдёмте.

Но и там порядок, ни крови, только приготовлены кухаркой продукты к готовке: капуста, лук, морковь, свиной окорок, мочёные яблоки, брусника, но всё—таки заметно, что в спешке сбежала.

Рядом с кухней находилась комната хозяина Федьки Весёлого. Она была небольшой, всего—то широкая разобранная кровать, резной шкаф со стеклянными дверцами, за которыми виднелись графины, стаканы, рюмки, фужеры, рядом большой кованный железными узорчатыми пластинами сундук, теперь стоявший с открытой крышкой и сложенными внутри дорогими вещами, казалось их приподняли и положили на место, в углу стоял массивного вида сейф с открытой дверцей. Путилин заглянул вовнутрь, там пусто.

Федька лежал поперёк кровати, складывалось впечатление, что ранее неизвестные держали его – один за ноги, другой за руки, хотя Весёлый и был не маленького роста, да и силёнкой обладал не малой. На белой рубахе напротив сердца расплылось пятно крови, теперь подсохшее и ставшее коричневым.

Начальник сыскного отделения наклонился над лицом хозяина, осматривая открытые с некоторым удивлением глаза.

– Теперь на второй.

На втором ничего любопытного не было, только четыре убитых и то, складывалось впечатление, что смерть настигла четверых внезапно, словно они не ожидали ее, даже улыбались, словно…

– Так, видимо, и есть, – произнёс Путилин, – скорее всего, так и было, – вполголоса добавил он.

Надворный советник не выказывал любопытства. Иван Дмитриевич сам всё расскажет и даст указания в нужный час, наверное, ухватил, как говаривал, за кончик верёвочки.

Пристав остался на крыльце, ранее отговорился тем, что насмотрелся на войне убиенных и сейчас не жаждет видеть таковых вновь.

Иван Дмитриевич вышел во двор, свежесть морозного дня окутала прозрачным воздухом. Путилин глубоко вздохнул, словно в доме не хватало дыхания от витающей смерти.

Умолкли даже полицейские, стоящие у ворот, чтобы никто из посторонних или любопытствующих не проник в дом. Глаза присутстующих были направлены на начальника сыскной полиции, не иначе ждали, что он сведёт брови к переносице и… укажет перстом на преступников.

– Что могу рассказать, любезний Александр Иванович, – Иван Дмитриевич и в самом деле выглядел расстроенным, то ли от свалившейся напасти, в виде пяти трупов, то ли по причине того, что преступления, совершённые в губернии, теперь приданы в расследование столичной полиции, то ли по причине плохого самочувствия, – пять загубленных жизней – это не кража из кармана полтинника, очень надеюсь, что злодеи, а их здесь, – он указал на дом, – было трое.

– Как? – Перебил исправник Ивана Дмитриевича, но так и не договорил.

– Следы.

– Но ведь…