Петербургский сыск. 1874—1883

– Дак, пиво принесли, кое—что покрепче, ну и зазвали в лес, – и тут прикусил Феоктист язык, почувствовал, что сболтнул лишнего.

– В лес?

– В лес, – чуть ли не басом произнёс стрелочник.

– А дальше?

У Потатуева поникли плечи, руки зажал между колен.

– Так до которого часа пьянствовали в лесу?

– Часов до десяти.

– Час почему запомнил?

– Дак, ждали Ораниенбаумского поезда.

– Куда далее решили ехать?

– Да не помню я, – огрызнулся Потатуев, – пьян был.

– И не помнишь, что далее было?

Феоктист сверкнул глазами и заскрипел зубами.

– Уж лучше бы я в лесу остался.

– Как Игнатьев?

Стрелочник сглотнул скопившуюся слюну и ничего не ответил.

– Так что дальше было.

– Ничего.

– Хочешь я расскажу, – поднялся со стула Миша, – как всё произошло, – Феоктист молчал, – так вот пьянствовали вы, господа хорошие, до десяти часов, как изволил ты заметить, шлялись по лесу, хорошо, что лесника не встретили, иначе всё пошло другим чередом. Бутылки, видимо перебили, – стрелочник метнул колючий взгляд в Мишу, – но мало было выпитого, захотели добавить, а ни денег, ни водки не осталось. Так?

– Так.

– А далее, – Миша остановился, вперив взор в задержанного, что—то прикинул, оглядывая тщедушную фигуру сидящего, – видимо, Иван подставил ногу Игнатьеву, тот споткнулся, Сумороков накинул ремень на шею и затянул. Не знаю, долго ли такое действо продолжалось, но ты стоял в стороне, так?

– Испужался я, у Ивана глаза стали страшными звериными, испужался я, испужался.

– Потом ты помогал раздевать убитого.

– Да не убитый он был, не убитый, – Феоктист вскочил с места, – дышать начал, так я остолбенел, а Ванька мне «души, что стоишь», схватил портянку и давай в рот засовывать, словно трубу затыкает, а Колька и отбиваться не мог, силы, видать, покинули, только хрипел да глаза закатил., – Жуков не стал перебивать разговорившегося стрелочника, – когда он затих, мы в деревню Паново пошли, да там в трактире одёжу—то и спустили. Не помню, всё руки дрожали, да голова кругом шла. За Ванькой, как телок на привязи, ходил, куды он, туды и я.

Потатуев присел на краешек табурета.

– Как со вторым справились?

– Вторым? – С испугом произнёс стрелочник и плечи опустились ещё ниже. – Я думал, – закусил губу, потом отёр лоб рукавом рубахи, – ежели вам известно и об вором, тем паче верно поведали, как дело было. Скрывать не буду.

– Как я понимаю, что почти не сходя с места Михаил Силантьевич Жуков, сотрудник сыскного отделения столичной полиции, произвёл следствие и задержал по горячим следам злодеев, – сыронизировал Путилин.

– Иван Дмитрич, – серьёзно сказал помощник, – я ж рассказываю не для того, чтобы похвалу получить.

– Ты не обижайся, Миша, это я так, по—стариковски. Что далее?

– Взяли мы водку в трактире с собою и снова в лес, – начал Потатуев, – а за селом встретили какого—то молодца, я его толком не помню, как во сне со мною было. Он спросил, как к уряднику пройти, я уж хотел показать, но Ванька меня опередил. Пошли, говорит, с нами, мы, как раз в том направлении путь держим. Как назло пришли туда, где Кольку задушил братан мой. Не видел я, как дело свершилось, но кричит мне Ванька. Что, говорит, стал столбом, иди сюда, помоги вещички снять. Ну, мне и пришлось, внутри всего крутит, словно гадину какую съел, не помню ничего, что было потом. Где—то ходили, бутылки опустошали, Ванька с узлом под мышкой шёл. Завалились под деревом, до утра и проспали, голова болит, на душе муторно. И сам не припомню, на самом деле Кольку и незнакомца сгубили, или сон такой привиделся. Хочу Ваньку спросить, а язык не поворачивается, к горлу прилипает. Вижу у братана под головой узел, так сердце в пятки провалилось. Загубили мы Кольку. Растолкал я Ваньку и пошли пешком в столицу, не доходя до города, я сказал, что дале не пойду. Ванька кивнул, что мол, делай, как знаешь. Вот я зашёл в трактир, взял штоф и к себе, а что дальше, так вы и сами видели.

– Ваньку—то где взяли?

– Вот с Ванькой казус небольшой вышел, – стушевался Миша, – но ничего его тоже в каталажку отправили.

– Давай, давай, не всё же коту масленица, – Иван Дмитриевич навалился грудью на край стола, – должна быть ложка дёгтю в твоём повествовании.

– Вам ни о чём не говорит имя Иван Ефимович Сумороков? – В свою очередь и Жуков навалился грудью на стол. Глаза помощника с хитринкой смотрели на Путилина.

– Иван Ефимович Сумороков? Уж не тот ли малец?

– Тот, Иван Дмитрич, тот, – уверил начальника Миша.

Путилин откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

– Ты об этом казусе говорил?