Петербургский сыск. 1874 год, апрель

– Его Превосходительство к одиннадцати часам отбывают на службу, а ныне, – дворник чуть ли не шёпотом произнёс, – Еремей Петрович завтракают.

– Где его квартира? – Без особого пиетета сказал Иван Иванович.

– Второй этаж, вот в эту парадную, – рука хозяина метлы указала на высокую дверь, неприступной крепостью возвышавшуюся над двумя ступеньками крыльца.

– Благодарю.

– Извиняюсь, – спохватился дворник, надо было узнать не для себя, а для отчёта Анне Ивановне, кто к её постояльцам изволит ходить, – а вы кто такой будете?

– Надворный советник Соловьёв, – и добавил, чтобы не пугать собеседника, – из Императорского Человеколюбивого Общества.

На втором этаже располагались две квартиры, на левой от лестницы, начищенная до блеска, латунная табличка, из на которой Иван Иванович узнал:

«Статский советник

Еремей Петрович Степанов».

Горничная в белоснежном накрахмаленном фартуке провела в гостиную, мило улыбнувшись, сделала книксен и после того. Как Иван Иванович представился. Произнесла:

– Соблаговолите подождать, господин Соловьёв, Его Превосходительно сейчас освободится.

Надворный советник прошёл по гостиной, рассматривая пейзажи, висящие на стенах. Картины поражали мастерством, казалось, каждый мазок, каждый штришок положены в нужное место.

За спиной раздалось покашливание, Соловьёв обернулся.

– Чем могу быть полезен? – спросил хозяин, приземистый человек лет сорока пяти с круглым, как полная луна лицом, обрамлённым лопатообразной бородой, в которой застряли несколько хлебных крошек.

– Надворный советник Соловьёв, чиновник по поручениям при начальнике сыскного отделения, – отрекомендовался Иван Иванович.

Собеседник от удивления вскинул кверху брови.

– Так чем могу быть полезен?

– Меня привело к вам одно дело, и я уповаю на вашу хорошую память.

– Определённо, что на память мне жаловаться грех, – и Еремей Петрович указал рукою на кресло, приглашая собеседника садится.

– Благодарю, – Соловьёв опустился в мягкое, оббитое бархатом кресло.

– Я вас слушаю… – хозяин сделал паузу, давая сыскному агенту назвать свое имя и отчество.

– Иван Иванович.

– Я вас слушаю, Иван Иванович.

– Будьте любезны, Еремей Петрович, сказать мне, насколько часто вы бываете в Стрельне?

– В Стрельне? – Изумился хозяин.

– Да, в Стрельне.

– Видите ли, – Еремей Петрович понизил голос и немного сконфузился, – определённо я не могу говорить с вами не данную тему.

– Отчего? – Теперь пришла очередь удивиться Соловьёву.

– Здесь замешана женщина и я не в праве…

– Еремей Петрович, – надворный советник наклонился вперёд и тоже произнёс тихим голосом, косясь на запертую дверь, – я выказываю интерес не ради праздного любопытства, а службы ради, тем более, что мне необходимо узнать совсем о другом. Вы были четвёртого числа сего месяца в Стрельне?

Степанов на миг задумался, наморщив лоб и почесав левой рукой нос.

– Определённо я там был, – и он тоже покосился на запертую дверь.

– Вы не припомните инцидента, происшедшего в тот день у касс? – также тихо спросил сыскной агент, догадавшийся, что статский советник ездил к любовнице, но вот теперь не имеет большого желания оповещать об этом жену.

– Не припомню.

– У касс? – настойчивее повторил Соловьёв.

– Так вы называете инцидентом замечание, которое я сделал гимназисту?

– Совершенно верно.

– Что вас интересует? Ведь я и лица—то его толком не заметил, – на лице Степанова появилась улыбка, видимо, опять промелькнуло в голове надворного советника, женщина тоже связана узами брака, и господин статский советник принял его, чиновника по поручениям, за человека, который следил за незнакомкой.

– Вы не припомните, сколько с гимназистом было приятелей?

– Трое, – без запинки ответил хозяин.

– Все в гимназической форме?

– Нет, нет, определённо помню, что только тот наглец был в форме, а два его приятеля в статском.

– Вы могли бы их узнать?

– Вот, – оживился Степанов и погрозил пальцем, – этого наглеца в гимназической форме не мог бы. Вы знаете, его я не запомнил, а вот остальные, – и он покачал головой, – определённо остались в памяти. Я сделал замечание, а он в ответ мне, статскому советнику, с ехиднической улыбочкой… Наглец.

– Значит, их было трое, и вы сможете опознать только одного, я так понимаю?

– Вы совершенно правы, но предупреждаю, что если мне придётся участвовать в официальных действиях, то я…

– Еремей Петрович, все останется между нами, это сугубо конфиденциально. Я же понимаю, – Иван Иванович поднялся с кресла, – но смею в свою очередь надеяться на понимание с вашей стороны.

– Да, да, непременно, – Степанов по—молодецки вскочил и приложил руку к груди.

– Скажите, вы не помните, о чем они разговаривали, сопровождающие гимназиста?

– К сожалению, я не приучен слушать чужие разговоры, тем более, что они говорили очень тихо.

– Разрешите откланяться.

– Не смею задерживать, – и хозяин квартиры проводил сыскного агента до входной двери и запер за ним дверь. Только после тяжело вздохнул, словно скинул с плеч тяжёлый мешок, который он держал во время разговора. Главное, чтобы до Маши не дошли досужие слухи, пронеслось в его голове, иначе не избежать большого скандала.