Петербургский сыск. 1874 год, апрель

– Никак нет, времени прошло всего ничего, а такими компаниями редко ездят молодые люди, они обычно в одинаковой одежде, то приятели в гимназической форме, то в цивильном, да и ведут всегда тихо и почтительно, а эти, – и он махнул рукой, – ведут себя, словно перепившиеся купчики, дорвавшиеся до лёгких денег.

– Да, – Миша достал из кармана фотографическую карточку, – не было ли среди компании этого?

Кондуктор внимательно посмотрел, потом покрутил в руках и уверенно заявил:

– Был.

Глава тридцатая. Свидетель

Семён, а попросту Сёма, ибо в силу возраста так его называли, толькоИван Кузмичотносился к сыну кузнеца, как к взрослому.

– Семён, ты уразумел, что я тебе сказал.

– Да, дядь Вань, уразумел.

– А значит, ты должен ответить на все вопросы господина Орлова, – староста только кинул колючий взор на дочерей, как те исчезли за дверью, – да не стой у двери. Подь сюда, – и он указал на скамью.

Сёма старался не смотреть на довольно молодого господина из самой столицы, но иногда украдкой бросит взгляд и быстро отведёт, несмелыми шагами приблизился к столу и присел на краешек скамьи, вытертой до блеска платьями и штанами.

Штабс—капитан не знал с чего начать. Допрашивать или вести беседы с людьми в возрасте или на крайний случай с гимназистами старших классов он умел, а вот с детьми тушевался и иной раз сбивался, всё казалось, что столь юные особы не до конца осознают серьёзность расспросов и поэтому не очень доверяют, рассказывая мелочи и утаивая главное.

– Ну, – в голосе мальчишки звучал вызов, словно он, наконец, набрался смелости и теперь готов разговаривать со столичным щёголем.

– Семён, – рявкнул староста и погрозил пальцем. Штабс—капитан умоляюще посмотрел на Кузмича, тот понимающе усмехнулся. – Семён, с тобой господин Орлов имеет желание поговорить, как с понимающим мужчиной, а не с неразумным дитятей. Ты уразумел?

– Да, – кивнул головой в миг преобразившийся мальчишка, ставший похожим на взрослого человека с детской фигурой и лицом.

– Я не хочу ходить вокруг да около, – теперь Василий Михайлович устремил испытующий взгляд на кузнецового сына, который стал серьёзным, насупив губы. Наверняка, подражал отцу. – Ты слышал об убиенном, найденном подле станции?

– Угу, – кивнул Семён и поправился, – слышал. – и бросил вопросительный взгляд на Кузмича, который закрыл глаза, мол, отвечай по совести и без утайки.

– Не буду говорить, что всё сказанное тобой важно для поимки злодеев, я думаю об этом, ты знаешь не менее моего, – штабс—капитан на секунду умолк, – расскажи, что знаешь.

– Ну, это, – выдавил Семён, сжал губы и произнёс, – иной раз мы бегаем на станцию, любопытно поглазеть за паровозами, как они начинают пыхтеть, с натугой трогаясь с места. Любопытно ведь, – вроде бы, как оправдываясь, продолжил, сморщив лоб, мальчишка.

– Это—то понятно, – провёл пальцем по щеке Василий Михайлович, староста нахмурился, – а что ты видел в тот день?

– Какой? – Спросил Семён и тут же осёкся. – Ну, в тот.

– Да не тяни ты, —пристукнул ладонью по столу Кузмич.

Мальчишка тяжело задышал.

– Иван Кузмич, – с упрёком в голосе тихо промолвил штабс—капитан. Староста, сжав губы, отвернул взгляд к окну. – Рассказывай.

– По лесочку трое шли, мирно беседу вели, смеялись, словно байки друг дружке травили. Потом тот, что повыше, он позади гимназиста шёл, выхватил из кармана то ли верёвку, то ли тонкий ремень, я и не разглядел, до ужаса страшно стало.

– Что потом?

– Ну что? Накинул гимназисту на шею и давай душить, тот захрипел. Руками сперва замахал, начал хвататься пальцами за верёвку. Потом так протяжно всхлипнул, что даже мурашки у меня по спине побежали, жуть такая, и наконец, бедолага обмяк. Видно, дух отпустил.

– Что делал третий?

– Третий? Ах, третий! Дак ничего, только приговаривал «сильнее дави, сильнее».

– Далее.

– А потом мы, как рванули…

– На весь лес, небось? – Снова встрял в разговор нетерпеливый староста.

– Вот и нет, – обиженно надул губы Семён и по взрослому сложил руки на груди, – бежали, как мыши, страх давил, что догонут изверги.

– И всё?

– Не—а, – и снова Семён посмотрел на старосту, словно спрашивал разрешения на продолжение, но Иван Кузмич безучастно смотрел в окно.

– Когда страх прошёл, – продолжил за мальчишку Василий Михайлович, – и любопытство взяло верх, ты вернулся?

– Так и было, – опустил взгляд кузнецов сын, – но убиенный был уже без головы.

– Испугались, небось?

– Ещё как!

– Отчего же взрослым не сказали?

– Боялись, что заругают и по шее надают.

– Стоило бы, – пробурчал староста.

– Ты бы признал убийц? – Спросил штабс—капитан, прищурив глаза.

– Не знаю, – признался Семён, – так страшно было, что не разглядывали мы этих нетопырей.

– А я понадеялся, что надёжных свидетелей заполучил, – посетовал Василий Михайлович, но староста заметил лукавство в глазах столичного гостя. Подзадоривает мальчишку, ишь какой чувствительный, и тоже усмехнулся.

– Ну, не могу вспомнить, лица их, словно чернотой подёрнуты.

– Может быть, если увидишь их в том же платье, узнаешь.

Мальчишка передёрнул плечами, мол, не знаю.