Петербургское действо

"Не судьба"! подумалъ онъ досадливо. Нѣмую да глухую сдѣлать графиней Скабронской — казалось ему срамнымъ дѣломъ. Будь она богатѣющая и сановитая дѣвица — а онъ мелкота, однодворецъ какой — тогда бы можно еще. И людямъ было бы не смѣшно и не зазорно, а такъ, въ его положеніи — дѣло выходило не покладное.

— A какъ звать?

— Агафья, по отечеству Семеновна.

— Агафья Семеновна. Да. Обида! повторялъ про себя графъ, глядя въ румяное и пухлое лице дѣвицы. И сдобна, и крѣпка была дѣвица, чего больше. Показалась она графу малость дурковата, но за то лице все такое бѣлое и алое, здоровое да веселое…. Стоитъ она, глядитъ на него, да смѣется. Малость пучеглаза — да это не лихъ. Малость какъ будто ротозѣя — да это бы тоже не лихъ. Лѣтомъ мухи въ ротъ залѣзутъ — да это что-жъ!… Развелъ Іоаннъ Іоанновичъ руками, поклонился обѣимъ и вышелъ изъ собора съ досадой на сердцѣ. Не будь дѣвица глухонѣмая, то чрезъ мѣсяцъ была бы его законная жена. Съ той поры, вернувшись въ Петербургъ, Іоаннъ Іоанновичъ и смотрины невѣстъ бросилъ. Послѣ новгородской дѣвицы, всѣ петербургскія казались ему и тощи, и жидки, и худотѣльны, и поджары и всѣ, какъ сказывается: макарьевскаго пригона!

— Обойдусь и безъ супруги, коли Богъ не велѣлъ найти подходящую. A жениться на хворобной какой, чтобъ умерла — не стоитъ того.

За это время въ жизни графа былъ только одинъ, какъ увидимъ далѣе. крупный, любопытный случай: появленье изъ Франціи родного внука парижанина. Раздѣлавшись съ этимъ внукомъ и единственнымъ законнымъ наслѣдникомъ и въ то же время бросивъ совсѣмъ мысль о женитьбѣ, графъ позвалъ своего перваго дворецкаго Масея и любимаго человѣка Жука (какъ было его имя при святомъ крещеніи — никто не зналъ), велѣлъ имъ созвать всю дворню, начиная отъ повара и поварихъ и кончая послѣднимъ "побѣгушкой" Афонѣкой, которому было четырнадцать лѣтъ.

Около сотни дворовыхъ собрались въ залу и стали рядами по стѣнамъ, пуча глаза на барина и не зная драть ли ихъ согнали, или обдариватъ.

— Должно бытъ драть, по тому случаю, что нынѣ не Рождество и не Пасха.

Графъ вышелъ изъ опочивальни въ сопровожденіи засѣдателя и повытчиковъ изъ суда, сѣлъ въ кресло на возвышеніи и сказалъ:

— Слушайте, мои вѣрные рабы, и ты, Масей, отвѣтствуй мнѣ за нихъ, потому что не годно за разъ всѣмъ имъ горланить. Срамно будетъ слушать, да и оглушатъ, черти. Ну, Масей, говори, люблю ли я васъ, моихъ вѣрныхъ холопей, царемъ и великимъ императоромъ мнѣ жалованныхъ и Богомъ мнѣ подвластныхъ? Ну, люблю ль и милостью моей взыскиваю ли по мѣрѣ служенья каждаго?

— Любишь, родной и именитый графъ, ваше сіятельство? кормилецъ и поилецъ нашъ, бойко и громко отвѣчалъ Масей наканунѣ выученное и вдолбленное ему въ голову, самимъ Іоанномъ Іоанновичемъ.

— Обидѣлъ ли я кого когда?

— Николи сего не видывано и не слыхивано было, именитый графъ.

— Училъ ли я васъ, когда нужда была?

— Училъ, батюшка, училъ. На томъ тебѣ душевно благодарствуемъ.

— Отдамъ ли я отвѣтъ Богу, что забывалъ и пренебрегалъ учить васъ уму-разуму?

— Нѣтъ, родимый. Въ семъ ты не грѣшенъ, завсегда училъ.

— Ну, любите ль и почитаете ль вы меня, вашего господина?

Гулъ глухой пошелъ по залѣ; холопы, не стерпя вопросовъ такихъ необычныхъ — заговорили вдругъ. не смотря на запрещенье, но графъ не разгнѣвался.

— Ну вижу, что любите… Слушайте же, что честь будутъ вамъ вотъ эти кровопійцы! показалъ графъ на засѣдателя и повытчиковъ. — Ну крючокъ, прочисти глотку и чти.

Чиновникъ откашлялся и началъ читать.

Чтеніе продолжалось долго.

Иныхъ отдѣльныхъ словъ и цѣлыхъ страницъ тетради изъ желтоватой бумаги вѣрные слуги графскіе не поняли совсѣмъ. но все содержанье и смыслъ тетради поняли ясно, хотя сразу не повѣрили и думали, что баринъ глаза отводитъ, и себѣ на умѣ — затѣялъ что-то преэхидное. Должно быть сейчасъ послѣ чтенія, всѣхъ передерутъ, а то и совсѣмъ что-нибудь необыкновенное выйдетъ.

Тетрадь оказалась завѣщаніемъ графа, которое гласило, что послѣ его смерти всѣ вотчины и имѣнія его отходятъ во владѣніе различныхъ монастырей. Дворовые же люди, начиная съ дворецкаго Масея и кончая побѣгушкой Афонькой, получатъ вольную и большое денежное награжденіе.

Масею приходилось тысяча рублей, лисья шуба и все платье, а Афонькѣ 25 дублей и два холста.

— Слышали? воскликнулъ графъ въ концѣ чтенія. — Отвѣчай всѣ….

— Слышали! рявкнулъ стоустый пучеглазый звѣрь.

— Ну, кровопійца, читай загвоздку…. обернулся графъ къ засѣдателю суда.

Чиновникъ прочелъ еще страницу, въ которой говорилось, что если графъ умретъ въ покоѣ и благоденствіи, и если утѣшительнаго житія его будетъ еще лѣтъ хоть десять, и будетъ ему мирная кончина, — то оное его завѣщаніе будетъ нерушимо исполнено. Если же кончина графа будетъ, чего Боже избави, — отъ руки злодѣя и татя, лихаго человѣка, или даже отъ покуса собаки, выпаденія изъ рыдвана, сокрушенія конями, отравленія зельемъ, яствами, наварками, или отъ какого иного несчастія, въ которомъ будетъ повиненъ хоть одинъ кто-либо изъ дворовыхъ — то завѣщаніе сіе силу свою получаетъ таковую, каково есть писаніе вилами по водѣ.