Петербургское действо

И Маргарита, весело смѣясь, пунцовая отъ радости, бросилась къ любимицѣ. Ухвативъ малосильную нѣмку за рукавъ и за кисейную косынку, она сильно потянула ее, стараясь повалить на диванъ.

— Изорвете — другую купите. Вамъ же хуже!

Маргарита бросила любимицу и воскликнула:

— Сейчасъ поѣду… Начинается! Начинается! Понимаешь ты, неразумный ребенокъ, что это начинается для меня война, борьба на жизнь и на смерть. И кончится все побѣдой! Состояніе будетъ мое. Все будетъ мое. Давай мнѣ лиловое платье! Оно мнѣ счастье приноситъ…

Маргарита была внѣ себя отъ радости и довольства. Планъ, полный, подробный, какъ покорить брюзгу-дѣда, былъ уже давно обдуманъ и казался ей замѣчательно тонко и умно придуманнымъ. Но ѣхать къ дѣду первой, когда онъ, очевидно, не желаетъ подозрѣвать даже объ ея существованіи, было невозможно: никакой предлогъ не скрылъ бы настоящей цѣли, т. е. желанія снова сойтись ближе.

Маргарита начала быстро одѣваться, но, однако, не смотря на поспѣшность свою, все-таки зорко оглядывала себя въ зеркало и старалась принарядиться такъ, чтобы быть красивѣе чѣмъ когда либо.

— Ну, ужъ рѣдко я такъ въ жизни старалась! воскликнула она наконецъ, оглядывая себя съ головы до ногъ. — Да и врядъ ли когда нибудь для такого старика, какъ онъ, такая женщина, какъ я, столько старалась. Подумаешь, на первое свиданіе ѣду къ страстно любимому герою… Ну, говори, хороша ли я?! По совѣсти, Лотхенъ. Дѣло важное…

Лотхенъ отошла, оглядѣла барыню тоже съ головы до пятъ и молча усмѣхнулась…

— Ну, не прибавить ли чего?

— Нѣтъ, liebe Gräfin, убавить бы надо… Убавить то, что наиболѣе въ глаза бросается и, пожалуй, дурно на поганаго старика подѣйствуетъ.

— Что? съ искреннимъ безпокойствомъ спросила Маргарита, тоже снова себя оглядывая.

— Надо убавить въ васъ главное… Выраженіе счастія на лицѣ! У васъ глаза прыгаютъ отъ восторга, что онъ васъ позвалъ. A это…

— Только-то, глупая! Ну, отвернись на минуту. Не гляди на меня.

Горничная, смѣясь, повиновалась и ловко повернулась на каблучкахъ спиной къ барынѣ.

— Ну, теперь смотри! чрезъ мгновеніе выговорила графиня и подступила ближе къ обернувшейся горничной.

— Да! воскликнула Лотхенъ. Если вы такъ съумѣете долго выдержать…

Молодая женщина стояла передъ ней съ строго печальнымъ лицомъ, полуопущенными глазами и какъ-то скромно сложенными на груди руками.

— Государь мой, вамъ угодно было меня пригласить явиться по дѣлу… тихо и грустно выговорила Маргарита по-русски, наклоняясь предъ Лотхенъ.

Нѣмка захлопала въ ладоши и запрыгала на мѣстѣ…

— Диво! Диво! Божественно…

— Я не знаю, государь мой, также продолжала Маргарита, — смѣю ли я васъ называть моимъ дѣдомъ… Вы до сихъ поръ, какъ скверный и скупой старикашка, кромѣ злости ничѣмъ себя…

— Ну, этого говорить не надо!.. наивно воскликнула Лотхенъ.

— Я думаю! воскликнула Маргарита уже своимъ голосомъ. — Это я ему послѣ скажу, когда его состояніе будетъ у меня въ рукахъ. Ну, благословите меня, ваше святѣйшество, папа Лотхенъ! Papa Lotchen Primue, Pontifex maximus! продекламировала Маргарита и прибавила другимъ голосомъ, стараясь хрипѣть: Indulgeutia plenaria!

— Охъ, охъ, грѣшите!.. Богъ накажетъ! испугалась ревностная католичка. — Подумаешь, вы схизматичка, въ ихней, здѣшней ереси. A услышитъ васъ вдругъ врагъ человѣческій… Что тогда!

— Ничего, трусиха… Есть двѣ силы на свѣтѣ, отъ которыхъ все зависитъ… Господь Богъ и господинъ дьяволъ!..

— Охъ, Gräfin, Gräfin! закричала Лотхенъ, затыкая и глаза, и уши, и даже нагибаясь предъ графиней, какъ бы отъ удара по головѣ.

— Ну, вели подавать карету, глупая курляндка, смѣясь, вымолвила Маргарита.

XXXIV

Чрезъ полчаса ѣзды, полуиностранка, графиня Скабронская, была на набережной Васильевскаго острова и выходила изъ кареты, при помощи двухъ лакеевъ, на большой подъѣздъ дома россійскаго вельможи, графа Скабронскаго, — вельможи, котораго даже покойная царица называла Іоанномъ Іоанновичемъ, такъ какъ всякаго назвавшаго графа Иваномъ Ивановичемъ заставляли потомъ поневолѣ объяснять о комъ ведетъ онъ рѣчь. Когда графиня Маргарита поднялась но большой парадной лѣстницѣ и графу побѣжали доложить, то брюзга перемѣнился чуть-чуть въ лицѣ. Пріѣздъ внучки, имъ самимъ вызванной, было не заурядное дѣло, а первостепенной важности.

«Выгоню опять или ползать передъ ней буду на животѣ? вопросительно подумалъ старикъ. — Ну, родимая, поглядимъ — увидимъ». И графъ, умышленно заставивъ внучку прождать полчаса въ гостинной, вышелъ тихо и не спѣша.

— Ну, здравствуй, ужь внучка, коли жена внука. Здравствуй, внучка! Садись, милости прошу!

И слова эти Іоаннъ Іоанновичъ выговорилъ какъ-то особенно и любезно, и ехидно.

Маргарита, не поднимая глазъ на старика, вымолвила тихо и смущенно:

— Государь мой, вы сдѣлали мнѣ честь, приказали явиться… Я не знаю, позволите ли вы мнѣ называть васъ дѣдомъ, а потому и говорю: государь мой. Что прикажете?

— Ну, ну, это все финты ваши. Коли внучка, такъ и дѣдъ. Не финти!

Маргарита сѣла около старика, лицо ея было серьезно и отчасти какъ бы грустно. Старикъ зорко и пристально присмотрѣлся.