Петербуржская баллада

— Видимо, кто-то из детей узнал об этом и рассказал ей, — сказал начальник лагеря, — вы знаете, что дети бывают иногда очень жестоки… Кажется, ее дразнили… Дети боялись и не хотели оставаться с ней на ночь в одной палате. А затем и родители подлили масла в огонь, устроив в моем кабинете несколько скандалов, некоторые из них вообще забрали детей из лагеря… Мы делали, что могли. До вас было не дозвониться… Она заперлась в одном из подсобных помещений, там, где хранится бензин… Рыдает, грозится поджечь. Мы вызвали психолога, ведем переговоры… Судя по всему, настроена она весьма решительно. К дверям приближаться опасно, а окон там нет. Милиция, психоаналитик, воспитатели пытаются ее уговорить, но… Слишком тяжелая эта травма для нее. У девочки шок… Она требует, чтобы приехал отец… Екатерина Семеновна! Что с вами? Вам плохо? Врача, быстро!

Она почувствовала, как пол под ногами вздыбился и вдруг резко ринулся куда-то вбок, перед глазами поплыла серая дымка, и она сползла со стула, лишаясь чувств…

В себя она пришла от запаха нашатыря. Застонала и с трудом открыла глаза, пытаясь оттолкнуть руку с пузырьком.

— Дышите, дышите, — скомандовал врач, — Игорь Дмитриевич, будьте добры, подайте мне со стола стакан с валерьянкой… Выпейте это, Екатерина Семеновна… У вас нервное и физическое истощение. Когда вы ели в последний раз?

— Не помню, — призналась она. — Анжелика! Что с Анжеликой?

— Пока без изменений, — сказал начальник лагеря, — вашего мужа мы разыскали, он срочно выехал сюда. Минут через тридцать приедет… А вам лучше пока прилечь. Доктор отведет вас в санчасть и…

— Нет! Я должна поговорить с дочерью, — сказала она, с помощью врача усаживаясь на стуле и растирая пальцами занемевшие виски, — я должна поговорить с ней… сказать, объяснить…

— Не надо, — покачал головой начальник, — это может вызвать самую нежелательную реакцию. Я не хотел вам говорить, но… она не хочет видеть вас. Требует, чтобы приехал отец и забрал ее.

— Я должна с ней поговорить, — настаивала Катерина, — я знаю свою дочь. Она любит меня. Она все поймет… Это же моя дочь! — закричала она. — Как вы не понимаете! Я все равно увижу ее! Она поймет! Она любит меня!..

Начальник лагеря вопросительно взглянул на одного из находившихся в кабинете мужчин: хорошо одетого, вальяжного, по всей видимости — психолога или крупного милицейского начальника. Тот пожал плечами и кивнул. Дескать, пусть попытается.

— Что ж, — вздохнул начальник лагеря, — только очень прошу вас учитывать ее душевное состояние.

Небольшой, выкрашенный в зеленый цвет домик был оцеплен милицией по радиусу метров в триста. Поодаль толпились зеваки, ожидали угрюмые пожарные и врачи «Скорой помощи». Детей не было видно, по решению начальства их увели на какое-то мероприятие, подальше от разворачивающейся трагедии.

— Она в дальней комнате, — указал начальник, — с правой стороны. Заперлась на ключ изнутри и забаррикадировала дверь мебелью. Можете говорить с ней прямо через стенку — все слышно. Домик дощатый, нежилой, стены тонкие… Только будьте благоразумны, Екатерина Семеновна, очень вас прошу.

Катерина прошла за оцепление и, приблизившись к домику, позвала:

— Анжела… Дочка, это я…

— Уйди! — раздался изнутри истошный крик. — Уйди отсюда! Уйди! Видеть тебя не могу! Что ты со мной сделала? Ненавижу! Уйди! Уйди!

— Выслушай меня, дочка, умоляю, — сказала она, — девочка моя… Я очень люблю тебя… Я…

— Уйди! — Казалось, в этом истеричном визге не было ничего человеческого, только боль загнанного, смертельно раненного зверька и безумный, панический страх. — Уйди! Я все сожгу! Уведите ее! Ненавижу! Ненавижу! Уйди! Папа! Папочка! Где ты, папочка! Папочка, забери меня отсюда!..

— Умоляю, — рухнула на колени Катерина, — умоляю, девочка, хотя бы выслушай меня… Я очень люблю тебя. Я хотела только…

— Папа! Папочка! Уведите ее! Я сожгу!.. Я… А-а-а!.. Па-а… Па-па!..

— Она уходит, уходит! — громко заверил начальник лагеря, подходя к Катерине и помогая ей подняться. — Не делай глупостей, Анжела. Твой отец уже едет сюда. Сейчас он заберет тебя, и все будет хорошо. Он приедет и никому не даст тебя в обиду. Только не делай глупостей… Подожди еще минутку, хорошо? Не бойся, он уже едет к тебе, он уже близко…

С помощью врача начальник лагеря довел Катерину до скамейки и усадил ее в тени. Врач достал из чемоданчика шприц и наполнил его какой-то темной жидкостью из ампулы. Закатал левый рукав кофты Катерины и сделал укол.

— Не могу, — прошептала она, — все кончено… Я больше ничего не хочу и не могу… Нет сил. Я должна лечь и заснуть, а когда проснусь, то все это кончится… Все будет по-прежнему… Я не хочу больше ничего… Почему? За что?

— Раньше надо было думать, — буркнул врач, но начальник лагеря подтолкнул его в бок локтем, и медик отошел.

— Все будет хорошо, — устало повторял начальник лагеря, — все будет хорошо…