Петербуржский ковчег

Милодора закрыла глаза, будто пыталась справиться со слезами:

— Моя жизнь с самого начала как-то не удалась...

— Самое время переломить неудавшееся, — со значительным видом заметил поручик.

— Ах, если б это было в моих силах, а не в силах Божьих!

— Это в ваших силах, сударыня. Вам следует только сделать чистосердечное признание. Черное назвать черным... И мы возвращаемся в номер третий, где вам представится возможность попировать наконец, отведать изысканных блюд, насладиться горьковатым виноградно-медовым привкусом мадеры? Что за чудо это вино!... С каждой каплей его к вам приходят силы... А жизнь коротка, знаете ли, и так мало в ней приятного... Зачем же еще сокращать ее, зачем отказывать себе в простых удовольствиях? Ради чего?...

Вопрос этот надолго завис в воздухе, поскольку Милодора предпочла не отвечать.

Карнизов опять достал из стола свои листочки.

— Вам даже и не много придется говорить. Все уже сказано, ибо все состоявшие в вашем тайном обществе взяты под стражу. Все сознались, и многие раскаявшиеся даже отпущены на свободу... — поручик взглянул на Милодору ободряюще. — Ну же!... Решайтесь, наконец... Для полноты картины не хватает только ваших признаний. Поверьте, дражайшая, признание — скорее в ваших интересах, чем в моих как человека, несущего службу в данном месте...

— Если вам все известно, то я не понимаю, чего же вы хотите от меня... — Милодоре было дурно, она чувствовала озноб. — Вам же уже показали на черное...

Карнизов раздраженно блеснул глазами; он понимал, что разговор их опять пошел по старому кругу. Но выдержка опытного сыскных дел мастера взяла верх.

— Кое-что требует уточнения, прояснения. Всегда разумнее взглянуть на дело с нескольких сторон — к примеру, глазами не одного человека.

Милодора кивнула.

Поручик счел это хорошим знаком и заметно воодушевился.

— Итак... В моих бумагах содержится много сведений о графе Н. В частности одним из ваших... заявлено, что граф был по существу вдохновителем сего тайного общества, а вовсе не вы. Разве не справедливо было бы, чтобы вместо вас в казематах погостил граф?

Милодора внимательно слушала и молчала.

Не дождавшись ответа, Карнизов продолжал:

— Вы были только... как бы это точнее выразиться... приятным обрамлением этого общества; если хотите, приманкой для таких офицериков, как Остероде, для таких господинчиков, как Остронегин... Вы — мягкая подушечка для головы, считающей себя разумной, но очень вредной для России, поверьте. В минуту опасности где эта умная голова? А подушечка где? Втоптана в грязь...

— Что же вы хотите от меня? — упорствовала | Милодора.

— Дело в том, что вы были близки с графом, как никакая другая из женщин после смерти его жены. И он наверняка посвящал вас в некоторые свои мысли, мечты... Не мог не посвящать — должны же вы были говорить о чем-то. Я хочу, чтобы вы, в свою очередь, посвятили в эти мысли меня. Только и всего... Неужели вам не обидно, что вы здесь — дорогая подушечка в грязи, — а он там — красуется в салонах и ведет беседы с другими дамами?... И, возможно, подыскивает вам замену.

Милодора устало прикрыла глаза:

— О чем мы беседовали? Бывало о литературе...

— Так, так... — поручик, оживившись, начал писать.

— Но главное — граф вводил меня в свет... Многих это, кажется, задевало...

— Продолжайте, продолжайте... Он вас с кем-то знакомил? — перо Карнизова безбожно скрипело.

— Да, конечно.

— С кем же?

— Я бесконечно признательна графу за то, что он познакомил меня с государем.

Поручик медленно отложил перо.

Милодора продолжала, прикрыв глаза, мысленно заглядывая в прошлое:

— Его величество мне сразу показался интересным собеседником. И вообще: он производит впечатление наполненного человека...

Глаза Карнизова налились свинцом.

— Ты, гнусная лоретка, любимица старцев... Издеваешься надо мной?

Милодора вздрогнула, открыла глаза:

— Ничуть. Вы спросили, я ответила. Зачем же прибегать к оскорблениям?

— Оскорбления — это ничего; это еще сахар. Ты не была в номере последнем... Вот когда я с пристрастием начну да по-настоящему, тогда ты быстро запоешь... А не запоешь, мы на эту нежную шейку накинем грубую пеньковую веревку да под барабанный бой вышибем из-под белых ножек стул... А может, и веревки не нужно... Руками!... Руками!...

Руки поручика действительно оторвались от стола и потянулись к Милодоре.

Милодора сжала зубы и отвернулась. Но зубы от озноба предательски стучали.

И Карнизов заметил это.

— Страшно? Всякому стало бы страшно... — в его голосе появились сочувствующие нотки. — Вы посмотрите на себя. Вы же красавица!... Зачем так глупо губить свою жизнь?... Вы посмотрите, какая у вас прекрасная рука. Ее же ваять надо... Но на нее, однако, скоро наденут кандалы... А пальчики! Эти нежные пальчики, которые надо бы целовать, которые надо бы унизывать перстнями. Эти пальчики будто созданы для того, чтобы их любить... — здесь тон Карнизова стал угрожающе-вкрадчивым. — А ну как прищемить их дверью!...