Петька Дёров

Этого уж Фома вынести не мог. Быстро повернувшись, он неожиданно кинулся на мальчишек. Ближним из них оказался толсторожий сын полицая. Фома заехал ему по носу и подставил подножку другому мальчишке, тут же дал ему в ухо — и тот полетел на землю.

Но двое других налетели на Фомку, свалили его на землю и начали бить. Изловчившись, Фома до крови укусил одного из них за ухо. Тот заревел не своим голосом и, отскочив в сторону, схватился за ухо и запрыгал на одной ноге.

Фома снова вскочил, кого-то ударил и сам получил по носу. Из носу пошла кровь.

— Бей его, бей нищего!.. — яростно кричали мальчишки.

Но Фомка отбивался изо всех сил. На счастье, под ноги ему подвернулась палка. Фома схватил ее и начал лупить «купчишек» по чему попало. Те струсили и бросились бежать.

Фома пустился за ними и, догнав полицаева сына, — толстяку трудно было удирать от быстроногого Фомы, — отвесил ему на прощанье еще одну оплеуху.

— Я вас, сволочи, проучу, — погрозил он кулаком вслед убежавшим врагам. — Навалились кучей на одного… Настоящие фрицы — рады поиздеваться. А получили сдачу — небось сразу наутек…

Обмыв в реке лицо и руки и утеревшись рукавом, Фома вдруг спохватился. Торопиться ведь надо, а он тут с мелочью возится. И быстро зашагал к мосту.

Выйдя на Октябрьскую улицу, Фомка увидел немцев. Они двигались от вокзала, нагруженные какими-то мешками, хмурые, сердитые. Мальчик обошел их стороной.

Неподалеку от вокзала стоял маленький приземистый домик. Здесь при немцах был открыт трактир. Фома знал его хозяина — Степана Ивановича. Бывший кулак, он был арестован советской властью, приговорен к десяти годам и выслан на север. В 1939 году он какими-то незаконными путями вернулся в Псков. После прихода немцев Степан Иванович «вышел в люди»— открыл трактир. Фома бывал здесь, — иногда ему случалось помочь хозяйке принести с рынка купленную провизию. За это ему давали поесть, а иногда, когда Степан Иванович не видел, хозяйка совала мальчику и немного денег.

В трактире вечно торчали полицаи и немецкие солдаты. Они пили самогон и спьяну болтали о многом, что знали. Здесь-то и решил Фомка добыть нужные ему сведения.

Войдя в трактир, он громко поздоровался с хозяином, стоявшим за стойкой. Тот ничего не ответил, лишь недоброжелательно поглядел на оборванного мальчугана и буркнул:

— Зачем пришел?

Встретив столь холодный прием, Фомка неожиданно дерзко заявил:

— За долгом!

Почесав в голове, хозяин спросил уже не так строго:

— За каким же это долгом, а?

— А третьего дня, помнишь, я тебе с рынка целую корзину рыбы принес, — не унимался Фома.

— Ну, и что же ты за это хочешь?

— Поесть хочу.

— Так бы ты и сказал, — с облегчением ответил хозяин.

Видно было, что ему гораздо приятнее дать мальчику каких-нибудь объедков, чем платить деньгами.

— Иди на кухню. Даша, накорми его, — обратился он к подавальщице.

— Ступай сюда, детка, садись вот, в уголке, — позвала Даша. Потом, оставив Фомку одного, взяла две миски и пошла к плите. Налив щей и положив кусок мяса с картошкой, она поставила всё это на стол, перед мальчиком.

— На, ешь. Проголодался, небось? — участливо спросила она.

— Есть немного, но ничего, терпеть можно, — бодро ответил Фома и принялся за горячие щи. Хоть и не очень они были хороши, но Фомке казались вкусными, — редко доводилось ему в эти дни есть горячую пищу. Поэтому он с удовольствием уплетал обед, посматривая на добродушную Дашу. Пользуясь затишьем в трактире, она присела перед Фомой и, скрестив на груди полные руки, с сочувствием поглядывала на мальчугана.

— Один живешь, что ли? — спросила она.

— Один, — коротко ответил мальчик.

— Эх, детка, детонька? Много вас, сирот, теперь… Всё он, проклятый, чтоб его черти на худой сковороде жарили. Сатана сущая!.. — Обычно благодушное, улыбчивое лицо женщины исказила злобная гримаса. Глаза ее украдкой скользнули в сторону большого портрета «фюрера», висевшего в трактире на почетном месте над стойкой, за которой красовался Степан Иванович.

Фома пододвинулся к ней поближе и тихонько спросил:

— Тетя Даша, а что это сегодня немцев так много? И у вас в трактире и у вокзала.

— Да когда же их мало бывает! — с сердцем ответила Даша. — Всё едут да едут куда-то. Конца им нет. Видно, опять на чью-то погибель собираются, живодеры. Болтал тут утром хозяин, похвалялся. Вот, говорит, очистят Полновский район, а там и в Гдовский пойдут. Партизанам, мол, крышка будет, а мы спокойно заживем. Чтобы ему и на том свете покоя не найти, толстобрюхому. Штрафами задушил. Поверишь, Фомушка, вчера вот на такую чуточку тарелка треснула, стукнула я ее о плиту ненароком, а он сразу — «вычту из жалованья!»

— Теть, а откуда ж он знает, что Полновский чистить будут? — прервал Фома словоохотливую Дашу.

— Кто его знает! Пьет всё с унтерами, может, они что сказали, — равнодушно ответила тетя Даша. — Дружков у него завелось немало да всё новые подваливают. Им только ставь на стол. Вчера с ног сбилась — до вечера полно было. Эшелон военный на станцию прикатил, ну, конечно, все сюда. А завтра, говорят, еще один придет, из Эстонии.