Петкана

Фока был на тридцать лет старше меня. Грубый солдафон и урод. Его прикосновение было мне омерзительно, равно как и смрадное дыхание. Тем не менее я заманила его в свою постель. Стала сперва его любовницей, а затем и женой. Отдала свою красоту за его власть. Свое тело — за его душу. Свои страстные ласки — за его неуклюжую грубость и жалкий лепет о том, что он-де ради меня нарушил обет, данный Богу! Ради меня! Жалкий дурень! Да если бы у меня был выбор, он бы снова мог напялить рубаху своего дядюшки!

А Полиевкт называл меня развратницей. И даже сам брак наш объявил гнусным и преступным. Он, видите ли, только после венчания узнал, что Фока, оказывается, был крестным отцом одного из моих сыновей! Полиевкт! И его сплетни! Их распространяли попы и монахи. И прочие мои ненавистники. А народ принимал все это за чистую правду.

Они расхваливали эту безупречную девицу. И говорили, что она именно меня имеет в виду, когда говорит: «Покайтесь!» И когда со слезами повторяет: «Омойте грехи свои, а не только лицо». Она, мол, от Бога послана, чтобы призвать меня и Никифора к покаянию. Подобно тому как призывал к покаянию царя Ирода и его жену Иоанн Креститель. Так я сделалась царьградской Иродиадой! О, моим врагам только этого и надо было! Всё, как в старых сказках. Грех. Грешники. Призыв кпокаянию. Только на этот раз, вместо полудикого отшельника, вестником воли Божией выступала красивая и нежная девица.

«Чистота Параскевы — зеркало царицыной гнусности!» — говорили сторонники Полиевкта. И тысячи слабоумных повторяли это за ними.

О, как я желала разбить это зеркало вдребезги!

Воистину, гневу моему не было предела!

Однако я умела обуздывать многие свои страсти. К тому же история и жития святых недвусмысленно свидетельствовали: жалок и достоин презрения тот правитель, кого потомки помнят только благодаря его жертвам. Что бы ни говорил Полиевкт, я все-таки была не Иродиада. Я не желала убивать эту девушку и делать из нее святую. Хотя, кто знает, может быть, в конце концов и пришлось бы это сделать. Чтобы заставить ее замолчать. Чтобы она больше не появлялась на улицах и в церкви. И чтобы народ больше не глазел на нее. И не смел меня с нею сравнивать.

Не знаю, молилась ли она Богу о том же, о чем и я, но только в итоге Он смиловался над нами обеими. Когда я услышала, что она исчезла из столицы, я долго благодарила Его, стоя на коленях и усердно кладя поклоны, чего давно уже не делала. И обливалась слезами — к собственному немалому удивлению. Я щедро оделила милостыней всех нищих и бедняков, которых удалось застать в тот день в лечебнице при Влахернской церкви. И повелела в течение семи дней возносить в царьградских церквах благодарственные молитвы Господу. Но никому не поведала истинную причину своей радости. И не призналась в этом даже тогда, когда в народе стали поговаривать (я сама это слышала), что всю эту шумиху с милостыней и колокольным трезвоном я самым бесстыдным образом, на позор Никифору, устроила лишь для того, чтобы отпраздновать ратную победу и счастливое возвращение своего любовника, Иоанна Цимисхия.

ПЕТКАНА

Все, что посылает нам Бог, все, с чем мы сталкиваемся по воле Его (даже если это происходит с другими, а мы — лишь невольные свидетели), — все это может быть знаком Его десницы, указующей нам путь. Всякая встреча, любой разговор, пусть и самый незначительный с нашей точки зрения, может содержать в себе ответ на вопросы, что давно мучили нас и которые мы тщетно пытались разрешить. Нам надо только научиться видеть. Слышать. Распознавать. И тогда мы откроем присутствие Вездесущего в нашем сердце и услышим глас Его.

Все это я еще в детстве усвоила от Евфимия. Но никогда не была уверена, что ясно вижу и замечаю сии путеводные знаки на дороге моей жизни. Знаки, что установил Сам Бог, чтобы обозначить путь на духовную вершину и к источникам чистой, живой воды. И уберечь человека от западни и пропасти, от ложных, окольных путей. И как мучительно было осознавать, что глас, слышимый порою и воспринимаемый мною как глас Всевышнего, я часто слышала смутно и не могла поручиться, что способна правильно истолковать его. И был ли это действительно Его голос или же голос моих собственных желаний и мыслей?

Поэтому я молилась: «Говори со мной так, чтоб я понимала Тебя! Не от лености духа прошу я Тебя об этом и не оттого, что для меня мучительно тяжко угадывать Твою волю, но потому, что страшно мне впасть в грех непослушания. А как мне не согрешить, если нет твердой уверенности, что я ясно слышу Твой глас? И как мне послушать Тебя, если я Тебя не понимаю?»

Так молилась я. И Он, Всемилостивый, услышал мои моления. Он часто говорил со мной языком видений. Простых и ярких картин, которые способно понять и прочувствовать даже малое дитя.

Мне часто снились сны.

Два из них я никогда не забуду. Оба пришлись на последний год моего пребывания в Царьграде.