Петля для губернатора

Гамадрил вдруг резко зашевелился на кровати. “Ой”, – сказал он неожиданно басом, вскочил и, сшибая в темноте табуретки и какие-то ведра, метнулся через весь вагончик к туалету. Дверь крохотного санузла хлопнула, и почти в то же мгновение оттуда послышался раскатистый громоподобный звук, сопровождаемый обильным плеском. Звук повторился. В вагончике снова включили свет. “Во дает”, – сказал кто-то, с невольным уважением косясь в сторону туалета, откуда доносились звуки, напоминавшие оживленную перестрелку с применением новейших разновидностей ручного стрелкового оружия. “Дерьмометы и говноструи”, – подумал прапорщик Вакуленко и снова сел на кровати.

– Чего это с ним? – спросил небритый “турок” по фамилии Иванов – тот самый, что рылся в аптечке.

– Ты чем его накормил, Айболит хренов? – спросил кто-то.

– Как чем? – растерялся Иванов. – Анальгином. У него же зубы…

– Анальгином? – ехидно переспросил все тот же голос. – А ты проверь, братан. Есть у меня подозрение, что не анальгин это был, а кое-что покруче.

Кто-то, поняв намек, фыркнул в кулак. Иванов нехотя встал, прошлепал к аптечке и поднял с пола распотрошенную бумажную упаковку.

– Фе.., фенол.., фенолфталеин, – с трудом разобрал он надпись. – Это чего? Ведь был же анальгин, я же своими глазами…

Конец фразы потонул в громовом хохоте, который заглушил даже звуки, издаваемые несчастным Гамадрилом. Вакуленко держался сколько мог, а потом тоже рассмеялся.

Пока окончательно растерявшемуся Иванову объясняли, для каких целей применяется фенолфталеин, в туалете щелкнула задвижка, и оттуда медленно вышел Гамадрил. Одной рукой он все еще держался за щеку, но вторая была плотно прижата к животу. Гамадрила встретили новым взрывом хохота. Он растерянно обвел присутствующих испуганным взглядом покрасневших от натуги слезящихся глаз, сделал неуверенный шаг в сторону своей кровати, присел, схватившись за живот обеими руками, резко развернулся на сто восемьдесят градусов и, мелко перебирая плотно сдвинутыми ногами, бросился туда, откуда только что вышел. Кто-то от смеха упал с кровати и теперь ползал по полу, кто-то колотил Иванова по спине, приговаривая: “Ну, доктор! Ну, молодец! Вылечил, мать его так! Теперь он про свои зубы до утра не вспомнит!"

Вакуленко посмотрел на часы и поморщился. Время приближалось к полуночи, а в вагончике царило веселье. Случись это в любой другой день, Николай с удовольствием принял бы участие в состязании доморощенных остряков, которые выкрикивали забористые советы засевшему в сортире Гамадрилу, но сегодня этот бардак ломал все его планы.

– Кончай базар, мужики! – выкрикнул он. – Спать всем! Завтра на работу, а вы развели тут-Публика заворчала, но спорить с Вакуленко никто не рискнул. Помимо бригадирской должности, он обладал завидным ростом, широченными плечами и пудовыми кулаками, что служило залогом непререкаемого авторитета. Кроме того, в таком узком коллективе, где все круглые сутки находятся друг у друга на глазах, очень трудно хранить секреты, и “турки” давно подозревали, что Вакуленко поддерживает тесную связь с Упырем, которого они боялись до судорог. Поэтому гам постепенно стих, свет снова погасили, а очередная попытка Гамадрила добраться до постели была встречена лишь сдавленным хрюканьем.

Мало-помалу народ начал засыпать. Гамадрил уже не метался по вагончику, как новогодняя шутиха, а пробегал к туалету и обратно почти бесшумной семенящей рысцой, безошибочно находя дорогу в кромешной темноте. Про зубы он действительно больше не вспоминал, и бессонно таращившийся в стенку Вакуленко про себя подивился чудесам медицины. К трем часам ночи его стало ощутимо клонить в сон. Время шло, Гамадрил мотался взад-вперед как заведенный, а клиент, запертый в палате для буйных вместе с трупом Купчени, до сих пор был жив.

Вакуленко слышал, как привезли жену Губанова и как доставившая ее машина уехала обратно в Москву. Гамадрил тужился в туалете, выворачиваясь наизнанку, и теперь к царившим в вагончике привычным казарменным ароматам примешивался новый, весьма откровенный запашок.

В последний раз Гамадрил совершил ходку в сортир в самом начале пятого. Пробыл он там недолго, а вернувшись, мешком повалился на свою постель и через минуту захрапел, как мощный дизельный движок отечественного производства.

На всякий случай Вакуленко выждал еще десять минут, которые показались ему вечностью, и встал.

Он бесшумно оделся, взял под мышку сапоги и в одних носках тихо прокрался в тамбур. Здесь было прохладно, особенно после теплой постели. Николай поспешно натянул сапоги, застегнул утепленную куртку и полез в карман. Он разорвал целлофановую обертку шприца, отбил кончик ампулы и наполнил шприц прозрачным бесцветным раствором. Насадив на иглу зеленый пластмассовый чехол, он спрятал шприц в карман и выскользнул в метель.