Петля для полковника

— Почему вы не уничтожили накладные на мясопродукты, выписанные вам Балакиным в дни отсутствия Киреева? Когда обычно вы уничтожали документы? Каким образом? Зачем, наконец, вы брали их, если все равно они подлежали уничтожению? Проще было бы не иметь накладных, наверное? Тем более что при любой проверке вы могли объяснить наличие груза приобретением мяса у частников — Устав кооператива этого не запрещает.

Борис сказал глухо:

— Я брал накладные, потому что мне их выдавали под отчет. Об остальном я уже неоднократно рассказывал. Ничего больше добавить не могу.

— Почему?

— Потому что добавить мне нечего. Вы говорите: «Пастухов ограбил банк». Что я могу сказать, кроме: «Я банка не грабил»?

— Если вы не уничтожали накладные, значит, их уничтожал кто-то другой. Кто?

— Я не знаю. Я не видел, чтобы Киреев, которому я их передавал, рвал, сжигал, съедал накладные. Как никогда не видел, чтобы документы оставались где-то лежать свободно и любой имеющий дурные намерения мог получить к ним доступ. Я считал, что вступает в силу обычное делопроизводство.

— Вы говорите неубедительно.

— Может быть, но больше мне нечего сказать.

«Что он хочет? Чтобы я показал на Киреева так же, как тот оклеветал меня? Методом исключения? Если не я, то он? Так этим методом исключения меня и засадили в изолятор… — думал Пастухов. — Теперь нужно, чтобы и от меня ниточка потянулась?»

— При каких обстоятельствах вы познакомились с Балакиным?

— Я уже рассказывал. Вместе с Киреевым и Виноградовым я приехал в «Зеленодолье». Киреев выполнил формальности, заключил договор, я познакомился с Балакиным, директором совхоза, договорились, по каким дням буду приезжать за продуктами.

— По каким же дням?

— Вторник и четверг. Уже обо всем этом я говорил и писал.

— Вы получали продукты у одного и того же кладовщика?

— У разных. Там два склада. На одном мясо-молочные продукты, на другом — все остальное.

— Я уточняю вопрос: мясо вы получали у одного и того же кладовщика или это были разные люди?

— Пожалуй, у одного и того же. Видимо, я всякий раз приезжал в его смену.

— Когда Балакин выписывал вам накладные, до того, как вы отправлялись на склад, или после?

— Разумеется, до того, иначе как же получишь товар?

— Он под копирку выписывал накладные?

— Я не обращал внимания, — Борис поднял на Быкова удивленные, встревоженные глаза. Он понял, почему полковник спрашивает о копирке — был ли вообще второй экземпляр накладных? Или… или с самого начала, да, с самого начала то был подлог? Ах, как же соблазнительно сказать: «Нет, не было копирки, я помню совершенно точно! Видите, я невиновен, меня сделали статистом в дурном театре!» — но Пастухов не решился. Он на самом деле не помнил.

— Вспоминайте, — сухо сказал Быков и склонился над протоколом.

— Я всякий раз получал на руки первый экземпляр… — робко, медленно начал Борис, — копирка… Может быть, была — Балакин всегда, садясь за стол, надевал нарукавники. Чтобы не испачкаться, должно быть.

— О копирку?! — вскинулся Быков.

— Кроме этого, я ничего не могу сказать.

— А когда Балакин отрывал накладные от книжки бланков — перед тем, как заполнить накладную, или после?

— Не могу утверждать… — Пастухов задумался. — Но, кажется, он это делал сразу. Оторвет и выписывает. А может быть, после…

— Почему у вас нет уверенности в своих словах? — с горечью спросил полковник. — Отчего, Борис Васильевич?

Пастухов посмотрел удивленно. Неужели следователю не понятно, отчего?.. Но было во всем облике полковника что-то такое сострадательное, теплое, человеческое, что Борис не выдержал. Слезы душили его.

— Не виноват я, понимаете? Не виноват ни в чем! Я все время говорю правду, одну правду! Я не знаю, почему мне не верят, не знаю… Я только в одном виноват: не подумал, согласился. Не учел: если в государственных торговых общепитовских точках иной раз бог знает что творится, концов не найти, то тут-то, где вообще все на честном слове… А если не на честном слове? Вот не подумал об этом и стал виноват! Хотя я и не виновен. Но как доказать? Не могу доказать!

— Я могу. И стараюсь доказать, кто в чем виноват. Обязанность это моя, — сказал Быков. — Про презумпцию невиновности слыхали?

— Тогда почему я арестован, если вина не доказана?

— Арестован, поскольку следствие располагает против вас весьма серьезными уликами. Но, кстати, если вины за вами нет, чем объяснить, что на очной ставке с Киреевым вы молчали?

Пастухов густо покраснел:

— Когда вот так в глаза, как Киреев… Смотрит в глаза, и без всякого сомнения, без всякого пардона, — Борис усмехнулся. — А ты стоишь, оплеванный и оболганный. Я не могу… Когда хамят, врут в глаза, черное за белое выдают, не могу! Теряюсь, что ли? Ошеломляет меня… Удачные и нужные ответы потом приходят.

— После очной ставки, значит, нужные слова пришли, — Вячеслав Иванович сокрушенно покачал головой. — В таком разе можно попросить встречу со следователем. И высказать ему запоздалые, но верные суждения.

— Киреев убедительно говорит. А один из нас врет. Кому вера? На мне-то уже пятно…

Быков глухо заворчал.