Петля для полковника

«Почему же Киреев не стал завязывать деловых отношений с этим рыбозаводом, где, казалось бы, у него есть свой человек? Почему предпочел обратиться в «Звейнекс», а не сюда? Потому что опасался идти по пройденному пути?.. Да… Видимо, зря я поехал в Астрахань. Было у них что-то. Два года Калиев и Преснецов не знаются. Было да сплыло! И как реконструировать это былое, я пока не знаю. Тем более директор на рыбозаводе новый, о Тофике Садыковиче самого высокого мнения как о старейшем работнике предприятия. Надо возвращаться к делам хладокомбината…»

— А почему, Тофик Садыкович, вас не удивляет и не огорчает, что Балакин арестован? Вы и знакомы, и являлись деловыми партнерами.

— Да… Я Балакина совсем мало знаю. И потом… Он бухгалтер, значит, на деньгах сидит, кто на деньгах сидит — тот рано или поздно сядет. Деньги ведь соблазнительны, — Калиев поежился. — А мне что… Я не знаю, как пахнут деньги. Для меня важно, чтобы у рыбы запах свежий был.

— Почему ваш рыбозавод прервал отношения с Москвой?

— Вы меня так спрашиваете, словно наш завод — частная лавочка. Куда наши фонды переориентировали у вас, в Москве, туда наша продукция и пошла. Сейчас даем рыбу Киеву и Новосибирску. Почему? Спросите у Минрыбхоза, — в тоне Калиева слышалось и раздражение, и какая-то давняя неудовлетворенность.

Сотрудники отдела по борьбе с хищениями соцсобственности проинформировали Быкова, что обстановка на рыбозаводе спокойная. Ревизии, проверки всегда разрешались благополучно, как и последняя, проведенная по инициативе нового директора.

«Осторожный человек», — подумал о новом директоре Вячеслав Иванович и направился к нему.

— Честно говоря, меня очень смутило ваше появление в наших палестинах, — сказал Быкову директор, молодой человек тридцати пяти лет. — Давайте брать быка за рога: что вас привело к нам? Будем говорить как профессионалы. У меня два высших: Московский рыбный и юрфак Казанского университета.

— Стало быть, на должность директора вас избрали,

Евгений Михайлович? — Полковник смотрел на него с чисто человеческим любопытством. — Первый раз говорю с избранным руководителем. Тяжелое испытание для честолюбия?

— Я перенес легко. Сюда рвался только ради возможности работать самостоятельно.

— А почему «прокатили» бывшего замдиректора, Уткина?

— Его «прокатили» потому, что слишком много в рот смотрел бывшему директору. Да и не считали Уткина на заводе порядочным человеком. Какие-то грешки, как намекалось, за ним водились. Уж не они ли и познакомили нас с вами, Вячеслав Иванович?

— Боюсь пока что-либо утверждать. Пытаюсь разобраться. В каких отношениях Уткин был с Калиевым?

— В совершенно непримиримых. Камень преткновения — вопрос плана любой ценой. В том числе и закупок красной рыбы не у совхозов и колхозов, а у частных лиц. Честно говоря, я ни разу не видел ни одного документа на этот счет, но говорят, подобные факты случались. Тофик Садыкович блюл и блюдет репутацию предприятия.

— А на Москву у Уткина были личные выходы?

Директор махнул рукой:

— Как я могу ответить на такой вопрос? Я мало знаком с Уткиным, а теперь он переехал в Керчь — ведь работать нужно по специальности. Он рыбник.

— Уткин ушел с завода из-за оскорбленного самолюбия?

— С одной стороны, да. А в общем, он подвел меня. В частности, Уткин руководил вопросами снабжения и сбыта. Можно сказать, план июня сорвали по-глупому, а я считаю — из-за халатности Уткина. Оказалось, не во что паковать продукцию. Уткин так и не смог договориться с картонажниками — такие голубенькие коробочки, видели, наверное…

— Когда, говорите, не выполнили план?

— В июне. Картонажники подвели… И Уткин не среагировал вовремя. Запросы писали, объяснялись, чуть ли не до арбитража дошли, хотя вполне могли без бумаг обойтись — вон, окна кабинета директора «картонки» из моих окон видны, — показал Евгений Михайлович.

«В июне Уткин еще работал здесь, — подумал Быков. — Не хватило коробочек… И тут-то он уволился. Почему же не договорился с картонажниками при новом директоре? Специально, чтобы сорвать новому директору план? Или были более веские основания?»

— Евгений Михайлович, а вы не могли бы позвонить вашему соседу? — Быков кивнул в сторону окна. — Я хотел бы встретиться с ним.

XI

Они обсудили все наболевшие вопросы здравоохранения.

В кафе не попали, сидели в сквере у памятника Юрию Долгорукому. Он постепенно переводил разговор на проблему человеческого одиночества как фактора заболеваемости. Она фыркнула:

— Я тоже живу одна, и ничего, вполне здорова, и нервная система у меня покрепче, чем у замужних подруг.

На том он ее и поймал.

— Вы настолько оберегаете свои нервы от любых встрясок, — вкрадчиво заговорил Чесноков, — что вас не особо задела даже печальная история с вашей ближайшей подругой, Юлией Зайцевой. А вы, как сказано в частном определении суда, вы — одна из тех, кто создал предпосылки стресса, пережитого Зайцевой, стресса, поставившего ее на грань самоубийства. Вы знакомы с такой статьей уголовного кодекса — доведение до самоубийства?

В ее лице ни единая жилка не дрогнула.