Петля. Том 2

После уютной темноты грота дневной свет едва не ослепляет тебя, и, непроизвольно жмурясь от его беспощадной пронзительной яркости, с трудом умудряешься разглядеть темную фигуру отца, медленно ковыляющую в направлении обрыва. Набираешь в легкие побольше воздуха и: – «Пап! Папа!», – машешь руками, – «Сюда!». На секунду отец замирает, не веря, что, действительно, слышит твой голос, резко разворачивается – и вот уже несется со всех ног: волосы всклочены, в глазах – паника. И голос, когда он, задыхаясь, все-таки выдавливает: «Где…где Сани?!» – полон такой горечи, словно он уже и не надеется увидеть малыша живым… Немного оторопев от этого немыслимого шквала отчаяния, несущегося прямо на тебя, спешишь его успокоить: – Он здесь. Все хорошо. Он в порядке. Конечно, это самое «в порядке» – не имеет никакого отношения к состоянию твоего брата, но хотя бы помогает привести в чувства отца, чуть усмиряет пожирающее его пламя тревоги.

– Где он?! – ухватившись, отец трясет тебя за плечо.

– Не кричи. Он здесь, внутри,– указываешь ему на скрытый за зарослями кустарника лаз.

Старик тут же наклоняется, заглядывает внутрь. Вздох облегчения на секунду вздымает его спину.

– Сани, сыночек…Я так волновался! Ну, что же ты…? – вход в грот слишком мал для взрослого человека – внутрь ему не пролезть, и все, что он может, это призывно вытянуть руки, ожидая, пока мальчик сам решится подползти к ним, – Не бойся, маленький. Я тебя не обижу. Иди ко мне. Ну, давай!

Этого не случится. Ты не видишь наверняка, что сейчас делает твой братишка, но догадываешься: по громким злобным рычаниям, доносящимся из пасти пещерки, по выражению полной растерянности на лице отца, по пролетевшему совсем рядом с этим лицом и упавшему тебе под ноги камню, догадываешься – Сани гонит его прочь.

– Пап, отойди. Не надо. Так ты его оттуда не достанешь, – пытаешься урезонить отца, но тот не обращает на тебя внимания. Все продолжает зазывать малыша этим неестественно ласковым, будто захлебывающимся, в сиропе голосом. Обещает дать ему что-то вкусное и показать что-то интересное, если он вылезет. Нет, за такую цену ему точно не купить доверие брата. И, раз отец этого не понимает, вот ему еще аргумент (ты едва сдерживаешь усмешку) – еще один брошенный Алессандро камень. Отец резко отпрыгивает в сторону, но все равно не успевает полностью увернуться: отнюдь не маленький булыжник, пройдясь вскользь по его щеке и уху, снова падает перед тобой. Не без доли удивления и восхищения косишься на камень. А Сани-то оказывается не такой уж и дохлик, раз у него хватило сил метнуть такой! Взвешиваешь камень в руке. Надо же! Никогда б не подумал! Молодец, chaq’! Снова переводишь взгляд на отца. Ну, наконец-то, отступил. Отошел на пару шагов от грота, опустился на землю, понуро потупился, растирая ладонью ушибленное место.

– Я же говорил, не суйся. Сани к тебе не пойдет, – замечаешь ты.

Быстрый взгляд, которым награждает тебя отец, полон злости.

–А ты и радуешься! Не хочешь объяснить, какого черта он вообще залез в эту нору?

– Ночью дождь был, вот мы и укрылись тут.

– В доме надо от дождя укрываться!

– Сани не захотел идти в дом.

– Не захотел? Или ты его прогнал?

– Я его не прогонял.

– Вот как?!– срывается на крик, – А кто вчера заявил, что ему в доме не место!

– Я сказал, что диким зверям в доме не место. А он, может, и дикий, но ведь не зверь. Я пытался привести его обратно в дом, только он все равно решил остаться на улице.

– Решил? Ну да! С чего бы он так решил?!

– Похоже, ему просто не нравится находиться под одной крышей с тобой.

– Ты, гаденыш, у меня сейчас договоришься, – цедит сквозь зубы отец, сжимая кулаки. Грозного из себя строит. Хотя лучше уж пусть кричит и злится, чем снова позволит себе заговорить тем тоном приторно-напускной нежности, который практикует на Сани, и от которого лично тебя тошнит. Впрочем, тебе подобное обращение не грозит – для тебя у папы не осталось даже притворной ласки.

– Будешь меня бить? За что? – твой спокойный равнодушный тон бесит его еще сильнее.

– За все! За твой поганый язык! За эти выходки! За все, что ты себе, сопляк, позволяешь! Я его с четырех утра ищу! Уже всю округу оббегал, не знал, что и думать, а ты…!

– Злишься, что мы заставили тебя побегать? Так мог бы и не бегать. К чему разыгрывать все это… ну, что тебе есть до него дело?

Отец так и обомлел. Видно было, что уготовленный в твой адрес поток негодования все еще бушевал, вертелся на языке и рвался наружу, но твои слова встали на его пути непреодолимой стеной. Несколько секунд он тупо таращится на тебя, не зная, что на это ответить, потом отворачивается.

– Мне есть до него дело. Я за него переживаю, – обиженно бурчит он, – Сани сейчас в таком состоянии, что ему вообще с постели нельзя подниматься. И от всяких стрессов его беречь надо. Иначе так и не поправится. А ты, вместо того, чтоб позаботиться о брате и успокоить, позволил ему всю ночь проторчать на улице под дождем.

Ты лишь пожимаешь плечом.

– Не я довел его до такого состояния. И не я его покалечил. Меня он не боится. Он боится тебя. Интересно, почему?