Впрочем, лучшего отчима он вряд смог себе пожелать, – быстро добавила она. – И тем не менее вхождение в новую семью далось ему нелегко.
Еще как нелегко! Оливия вряд ли представляла себе, чем это обернулось для ее сына.
– Он очень хорошо относился к тебе, – сказала она. – Вы с ним сразу нашли общий язык. А вот со Сьюзен они постоянно ссорились. Стивен был интроверт, очень замкнутый, Сьюзен – полная ему противоположность.
Если Оливия считала, что ссоры были единственной проблемой у Стивена и Сьюзен, то Стивен точно скрывал от матери и Говарда те оскорбления и унижения, которые терпел от сводной сестры. Будь у него желание рассказать им все, он так и поступил бы. Но удивительно, что Беллами ничего не знала об этой его тайне.
– Порой мне кажется… – Оливия запнулась, однако Беллами кивком попросила ее продолжать, и она заговорила снова: – Мне кажется, что Стивену было одиноко после того, как я вышла замуж за Говарда. До этого ему не надо было делить меня с кем-то другим, как вдруг в моей жизни появился новый мужчина. Моя любовь к Говарду оказалась такой страстной, такой всепоглощающей, что Стивен легко мог почувствовать себя обделенным.
Оливия смахнула новые слезы и заговорила чуть охрипшим от волнения голосом:
– Ты же знаешь, Говард был моим Прекрасным принцем. Рыцарем в сверкающих доспехах. Я горячо любила моего первого мужа, но то, что я испытывал к нему, оказалось лишь слабой искрой по сравнению с тем фейерверком чувств, какие вызывал во мне твой отец. Когда мы встретились, Говард показался мне настоящим исполином. Ты можешь себе это представить?
Оливия заглянула Беллами в глаза, надеясь найти в них женское понимание и участие.
Беллами кивнула. Для нее, двенадцатилетней девчонки, Дент был точно таким же исполином. В мечтах он рисовался ей таким же рыцарем и сказочным принцем.
– Да, я понимаю, что ты хочешь этим сказать.
– Продолжительная болезнь моего первого мужа оставила мне в наследство серьезные финансовые проблемы. После его смерти денег почти не осталось, но мне посчастливилось найти работу в бухгалтерской фирме. Не бог весть что, но по крайней мере я смогла содержать себя и сына. Так я превратилась в работающую мать-одиночку. И тут мне встретился Говард, состоятельный мужчина, с положением в обществе. Он возбуждал и одновременно пугал меня.
– Почему пугал?
– Я сразу поняла, что он влюбился в меня, поняла, что он хочет связать свою судьбу с моей. Он признался мне в этом уже на нашем втором свидании. И, клянусь Богом, я хотела его. Но мне было страшно. Что, если я не оправдаю его ожиданий? Что будет, если он решит, будто я хочу выйти за него замуж лишь потому, что мечтаю богато и красиво жить? Но все равно я влюбилась в него. Я отчаянно желала осчастливить Говарда, сделать его жизнь яркой и полной, такой, какой он сделал мою.
Беллами стиснула ей руку:
– Так и было, Оливия, ты сделала его счастливым. Тебе не в чем себя упрекнуть. Ты стала для него самым главным в жизни. Как единственный оставшийся в живых его ребенок, могу сказать – хотя признание и дается мне с трудом, – я уверена, что перед тем, как издать последний вздох, отец произнесет твое имя.
Оливия всхлипнула и уткнулась лицом в плечо Беллами. Та принялась успокаивать ее, поглаживая по спине.
Впрочем, недолго, потому что Оливия выпрямилась и вытерла слезы.
– Я уже выплакала все слезы. Давай вернемся к нашему разговору. Почему ты решила увидеться со Стивеном?
– Когда я работала над книгой, он крайне неохотно отвечал на мои вопросы. Раньше мы избегали разговоров на эту тему. Теперь же мне захотелось услышать, что он думает о событиях того трагического дня.
Та теплота, которая только что возникла между Беллами и Оливией, как будто успела куда-то улетучиться, а их взаимная симпатия – остыть. Оливия опустила голову и помассировала лоб подушечками пальцев.
– Знаешь, Беллами, мы с Говардом старались не высказывать нашего мнения, пока ты работала над книгой. По правде говоря, мы были не в восторге от твоего замысла, но не имели права вмешиваться. Но эта… эта твоя одержимость… желание снова вернуться в прошлое… удивляет и огорчает нас. Если честно, ты даже не представляешь насколько. – Оливия подняла голову и посмотрела падчерице в глаза: – Не лучше бы было навсегда забыть о том дне?
– Такое невозможно забыть, – прошептала Беллами. Она не стала говорить мачехе, что невозможно забыть то, чего не помнишь.
Ей не пришлось произносить этих слов вслух, потому что в комнату вошла медсестра:
– Миссис Листон, доктор с минуты на минуту подойдет к вам. Он хочет с вами поговорить. Мистер Листон сейчас в сознании, и с ним можно пообщаться, если вы желаете.
– Иди к нему, – разрешила Оливия и, сжав руку Беллами, добавила: – Обещай, что не станешь расстраивать его разговорами о смерти Сьюзен.