Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

Пишу эти строки спустя год, а кажется, давно это было! И каким интересным, насыщенным было то время. Ни дня покоя, ни часа отдыха! Удивительный год! А сколько сделано! Вспоминаю сейчас и удивляюсь: неужто все это уложилось в один год? Да, за один год удалось организовать, поставить на ноги новое издательство. Создать на пустом месте и так, что о нем заговорили. Что же было сделано? Мы получили ордер на большое помещение на улице Горького неподалеку от Кремля, рядом с Центральным телеграфом, начали строить свою типографию, купили дом в Кисловодске, почти получили землю в Нарофоминском районе (облисполком подписал все бумаги), три склада ломились от бумаги, купили и привезли ангар под склад, о журналах, малых предприятиях и газете я написал. Да, начало было энергичным, мощным, красивым, а кончилось все крахом! Крахом еще более стремительным, чем рождение издательства. Я не почувствовал, не увидел начало разложения, исток будущего краха. Не заметил лишь потому, как понимаю теперь, что по отношению к людям я романтик. Да, я знаю из книг, из газет, что есть негодяи, есть преступники, есть злодеи, есть доносчики, но я никогда не верил, что мои знакомые, друзья, окружающие меня люди могут быть завистниками, подлецами, доносчиками, я не верил, что мои знакомые могут сделать мне подлость, ведь я всем желаю добра, стараюсь делать все, что в моих силах, чтоб всем вокруг меня было хорошо. Разве найдется хоть один человек на земле, который может сказать, что я сознательно сделал ему какую–нибудь пакость? Я мог кого–то нечаянно обидеть словом, шуткой, но из–за этого врагами не становятся. Мне всегда казалось и кажется до сих пор, что я лишен чувства зависти. Нет, вру, я завидую Бунину: ну как ему удается так найти и соединить слова, что я не только вижу зримо все то, что он описывает, живу среди тех, о ком он говорит, но и наслаждаюсь этими самыми обычными словами. Господи, научи меня так же соединять слова, ведь я рассказываю в своих книгах совсем об ином времени, чем Бунин. Его уже нет, он не сможет рассказать! Ведь Ты, Господи, знаешь, сколько сил и времени я потратил над белым листом бумаги, чтобы найти свои слова, чтобы они вызывали такие же чувства у читателей, какие вызывают во мне строки Бунина и Достоевского… А современникам своим, особенно тем, с кем знаком, я никогда и ни в чем не завидовал. У меня свой путь, и я почти всего достиг, о чем мечтал в юности, достиг и разочаровался. Единственно, что приносит радость и наслаждение — это литература. Мне хочется повторить еще раз слова, которые я повторил в семнадцать лет: «Жизнь — это литература, а все остальное лишь материал для нее». Мне уже немножко за сорок, и осталась у меня единственная мечта — читать и писать, писать и читать. Все остальное не приносит радости.

Во мне нет зависти, и я думал, что нет ее и в окружающих меня людях. Но я ошибался…

Многие писатели, руководители Московской писательской организации гадали, думали, чем вызвано это письмо, этот донос, с которого начался стремительный крах издательства. Кто стоит за этим доносом? Кому захотелось, кто спланировал уничтожение издательства? Каких только сил не называли, не выискивали! Но никто не произнес это короткое слово — зависть!

Прошел год, ровно год, пишу я эти строки 20 февраля 1992 года, а письмо появилось 18 февраля 1991 года, и теперь, издали, я вижу, что только зависть двигала Бежиным и некоторыми его соратниками. Остальные были просто одурачены.

Но все по порядку. Вы помните, что по идее московских писателей главным лицом в издательстве должен стать Бежин. Он это знал. Я не замечал в ежедневном бурлении его состояния. Однажды давняя моя знакомая Ирина Аксенова, главный редактор журнала «Нива», сказала мне, шутя:

— Ты, директором став, ничуть не изменился. А каким важным стал Бежин! Прямо очень большой человек. Не подступись!