Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

Женщину звали Эммой. Авдееву она казалась такой же манерной, как и ее имя. Он часто видел Эмму с подругами на лестничной клетке у окна. Прислоняясь бедром к высокому подоконнику, она, как казалось Авдееву, жеманно тянула сигарету и поигрывала отставленной ножкой в узких брючках, когда мимо проходили мужчины. Авдеев смотрел на Эмму и ее подруг насмешливо. Он надеялся этим исправить их. Авдееву не нравилось, когда женщины курили. Вырос он в деревне и только второй месяц был горожанином.

И вот эта женщина пришла к нему в комнату и спросила:

— Вас можно на минутку?

Авдеев оставил недобитым гвоздь в паркетной клепке, повернулся к Эмме и ответил, стоя на одном колене:

— Можно!

Потом поднялся, решив, что неудобно стоять перед женщиной на коленях без причины, тем более перед этой женщиной. Про себя он недоумевал, зачем вдруг он понадобился Эмме. Авдеев ей не был нужен, ей нужен был плотник, но как раз Авдеев–то и был плотником–паркетчиком.

Выслушав Эмму, он сказал:

— Не могу! Нет времени!

— Жаль, — качнула головой Эмма.

Авдееву тоже было жаль. Он не отказался бы узнать, какова Эмма дома. Но, кроме паркета, она хотела отремонтировать оконную створку и сделать полочки для банок, а он этого никогда не делал.

Она хотела уйти, но Авдеев вспомнил ее у окна с жеманной сигаретой и подрыгивающей ножкой вспомнил про Киселева и сказал:

— Погодите, я сейчас приведу специалиста!

И убежал.

В соседней комнате Киселева не было. Молоток его и добойник лежали в коробочке с гвоздями на начатой пачке паркета. Ножовка на подоконнике.

Киселев был в кабинете начальника мастерской, где Помидор с Бородой делали панели и встроенные шкафы. Помидор — это Жилин. Лицо у него всегда красное от вина. А Борода… Тут и объяснять нечего. Все трое курили. Киселев сидел на подоконнике и, как всегда, скалил зубы, болтал что–то.

— Киселев, там тебя Эмма ищет! — перебил его Авдеев.

— Что за Эмма?

— Это я у тебя должен спрашивать… — сказал Авдеев. — Может быть, одна из тех, твоих?

— Разве он их всех упомнит? — засмеялся Помидор.

Помидор веселый мужик, а Борода молчун. Иногда и он пробует шутить, но у него всегда получается невпопад.

— Молодая? — спросил Киселев.

— Ты иди скорей! Она в моей комнате ждет!

— Интересно! — пробормотал с улыбкой Киселев и походкой бывалого человека двинулся к двери.

— Половой разбойник! — странно подхихикивая, произнес Борода.

Авдеев остался в кабинете, сел на место Киселева на подоконник. Тот вернулся скоро и еще в дверях замотал головой.

— Баба–прелесть!.. Идем? — обратился он к Авдееву.

— Боишься, один не справишься? — засмеялся Помидор.

— Сколько ты спросил? — Авдееву деньги нужны. Только из армии человек.

— Пять червонцев! — ответил Киселев. — Там и за три работать можно, — добавил он потом.

— Ну ты рванул!

— У нее «бабки» есть! Видел, как одета?

— А ты не боишься с ним идти? — спросил Помидор у Авдеева. — Он тебя без гроша оставит!

Помидор напомнил одну из историй Киселева. Авдеев знал ее. Киселев сам рассказывал, как однажды его наколола молодая вдовушка. Он работал у нее два вечера, потом, когда закончил работу, уломал ее переспать с ним. После всего хорошего вдовушка заявила, что они в расчете, и выпроводила его, не заплатив…

Множество таких историй о Киселеве ходило по РСУ. В них охотно верили, но не потому, что рассказывал о похождениях сам Киселев, а скорее потому, что во всех историях он оказывался в дураках. А людям почему–то радостней слушать не то, как ты обвел всех вокруг пальца, а как сам попал впросак.

Киселев ростом был невысок, суховат, в движениях быстр, но несуетлив, выдержан. Глаза его веселы, лицо всегда насмешливо, но насмешливость эта, чувствуется, не от ехидства, не от желания уколоть, а, наоборот, от стремления вызвать улыбку. Ходит он, держа руки в широких карманах спецовки. Где бы он ни работал, всюду у него знакомые, всюду у него друзья. Через неделю после того, как РСУ переехало ремонтировать это здание НИИ, Киселев начал перебрасываться шутками почти с каждым встречным. И все ему улыбались, все отвечали. Авдеев никогда не видел его молчащим. Разговаривал он и тогда, когда один настилал паркет в комнате.

— Зря ты не пошел, дурачок! — говорил он согнувшемуся гвоздю. — Ты бы клепку держал, польза бы от тебя была, а так вытащу я тебя сейчас и выброшу, будешь ржаветь на помойке. Думаешь, для тебя это лучше?.. Ну, как знаешь! — Он вытаскивал и выбрасывал гвоздь.

Авдеев сразу отнесся к Киселеву настороженно. Решил, что Киселев насмешник, болтун: от такого подальше, но потом привык.

Отправились Киселев с Авдеевым к Эмме часов в пять. Квартира ее была на третьем этаже. Открыла им старушка.

— Вы плотники, — обрадовалась она, увидев торчащую из портфеля ручку топора, и засуетилась, пропуская их в коридор.

— А где Эмма? — спросил Киселев.

— Эммочка на работе… Она звонила, предупреждала! Спасибо ей, деточке, а я и не чаяла… Только уж больно дорого! Пятьдесят рублей! Больно дорого!

— Сейчас все дорого! — с достоинством ответил Киселев.

— Это да, да! — сокрушалась старушка. — Куда ни кинь, все дорого…

— Показывай, бабуля, работу!