Петр Аркадьевич Столыпин. Воспоминания о моем отце, 1884—1911

В августе приехала гостить к нам тетя Анна Сазонова и в сентябре увезла меня снова заграницу, так как доктора считали для меня необходимым второй курс лечения в Сальсомаджиоре.

Невестой я еще не была, но и мои родители, как и я, чувствовали, что это дело решенное, а пока я, хотя и очень неохотно, подчинилась велению их и докторов и уехала на два месяца подкрепить свое здоровье в Италию.

На этот раз мы ехали через Венецию, где назначена была встреча с дядей и тетей Столыпиными, с которыми я и должна была ехать в "Салсо".

Я их знала сравнительно очень мало, так как жили {258} они до сих пор в своем Саратовском имении. Теперь же дядя Александр Аркадьевич стал постоянным сотрудником "Нового Времени" и поселился в Петербурге. Был у них один сын намного моложе меня.

После путешествия до Александрова в вагоне-салоне мы пересели с тетей Анной в заграничный поезд и ночью следующего дня были в Венеции.

Приезд в таинственную Венецию с ее гондолами, темными водами каналов, сказочными дворцами и тишиной, полной шопотом веков, поразил меня больше даже, чем я ожидала, и вся эта феерия захватила меня своим очарованием.

С дядей, тетей и с моим двоюродным братом мы сразу сошлись и подружились, и мне с самого начала до конца пребывания было с ними на редкость легко и хорошо. Потом их дом в Петербурге стал для меня самым родным и близким после родительского.

В Сальсомаджиоре они завели себе сразу много знакомств с различными милыми лечащимися там русскими, со многими из которых сошлась и я. Мы делали большие прогулки вместе, ходили друг к другу в гости и даже в "ингаляционный" зал отправлялись компанией. Последнее было чуть ли не самым забавным.

Огромный зал, уставленный соломенной мебелью, заполнялся какими-то призраками в белых балахонах, гуляющими и сидящими в густейшем целебном тумане. Когда мы одевали эти белые халаты и платки на голову, мы должны были отдавать все находящиеся на нас золотые вещи на хранение, так как йодистые пары, которыми наполнялась зала, разъедали не только платья, но и металлы.

Мои родители, предвидя скорую перемену моей жизни, еще заботливее относились ко мне, и я {259} получала очень много писем из дому, причем сам папa находил время написать мне несколько раз длинно и подробно.

За время моего отсутствия Наташе сделана была операция. Через тринадцать месяцев после ранения доктора убедились в том, что в таком виде ноги действовать не могут, и предложили искусственно сломать кости и потом попробовать срастить их более правильно.

И вот, пролежавшую целый год бедняжку подвергли этой тяжелой операции. Результаты, слава Богу, сказались скоро: выпрямленные ноги стали действовать, и она уже перед Рождеством ходила на костылях.

Обо всех мучениях моей сестры я узнавала лишь по письмам, сама блаженствуя под небом Италии.

Кончив курс лечения в Салсомаджиоре, дядя Саша решил поехать, до возвращения в Петербург, куда-нибудь на "Nachkur", и выбор его пал на прелестный уголок итальянской Ривьеры - Санкта Маргарита. Прельстило его при выборе этого места больше всего его название.

- Ты только подумай, - говорил он, - Маргарита уже сама по себе какое красивое имя, а тут еще святая. Место с таким названием не может не быть раем.

Он оказался прав: мало на земле мест лучше Санкта Маргариты. Типичный маленький итальянский городок (я говорю про 1907 год) со всем беспорядком и несравнимым очарованием итальянских селений, с черноглазыми растрепанными, но живыми, как ртуть, итальянками; с маленькой всегда гостеприимно открытой церковью, где перед ярко-раскрашенной статуей Мадонны вечно видны молящиеся.

{260} Городок этот омывается голубым морем, волны которого с шумом разбиваются о высокие скалы, а с другой его стороны виднеются теряющиеся в облаках горы. И всего две гостиницы, в это время года полупустые.

Да, название не обмануло, и Санкта Маргарита, действительно, оказалась райским уголком.

Оттуда поехала я в Рим и в декабре домой, в Петербург. В Риме было так же хорошо, как и в прошлом году, но я переживала тогда единственную в жизни пору, когда всем существом готовишься к предстоящей перемене жизни и живешь настолько эгоистично своим счастьем, что всё окружающее как-то отодвигается от тебя. И поэтому Вечный город меньше говорил моему сердцу, чем в прошлом году.

В ноябре, читая об открытии третьей Государственной Думы, я была глубоко счастлива за папa. Я читала и слышала о том, что, по-видимому, выборы на этот раз оказались удачными, и представителями народа стали люди, действительно достойные его доверия, стремящиеся к работе, а не к одной лишь пустой критике, и сердце наполнялось надеждою на счастливое развитие России.

Уехала я на этот раз уже одна, как "взрослая". Ехала через Вену и Варшаву, куда за мной был послан вагон. В Варшаве надо было проехать через город от одного вокзала на другой, и те несколько часов, которые я провела в этом городе, оказались для меня настоящей пыткой.