Петр Чайковский и Надежда фон Мекк

Успокоенная твердостью духа, с которой Чайковский принял крах своего брака, Надежда фон Мекк покидает свое имение в Браилове, чтобы отправиться в очередное путешествие по Европе. Эти поездки для нее – возможность на время изменить свою жизнь, увидеть новые горизонты и почти сменить национальность, тогда как люди менее обеспеченные приговорены к обездвиженности паралитиков в инвалидном кресле. Ничто так не омолаживает ее, как мысль убежать, забыть, сжечь мосты.

Однако даже в Вене ее мысли заняты перепадами настроения ее гениального протеже, которого она расспрашивает о его опере «Евгений Онегин», над которой он работает урывками, заверяет его, что она не ошибается, почитая его как существо сверхъестественное, и что каждое письмо от него для нее глоток кислорода, который так нужен ей в окружении тошнотворных людей. Несколько дней спустя, прибыв в Белладжо, на берег озера Комо, она снова изъясняется ему в платонической любви и заверяет, что, созерцая эти безмятежные воды, эти покрытые дымкой горы, эти кипарисы и мирты под своим окном, она слышит его музыку. Письма Чайковского ожидают ее во Флоренции, в Неаполе, в Венеции, где она дрожит от холода. Это, однако, не мешает ей восхищаться феерическим городом, который лежит на волнах, как на мечтах и воспоминаниях. Она даже советует Чайковскому как можно скорее приехать в Италию. Не для того, чтобы присоединиться к ней, поскольку превыше всего она желает остаться для него столь же бесплотной и неуловимой, как музыка, а для того, чтобы без нее любоваться пейзажами, которыми она любовалась без него. Она планирует вернуться 15 октября в Москву. Почему бы ему не «перенять эстафету», приехав к тому же числу, в ее отсутствие, в Неаполь?

Привыкшая организовывать одновременно и свою жизнь, и жизнь других, она не сомневается, что ее не ослушаются. Единственный вопрос, который ее занимает, – поедет ли Чайковский один или с женой. Не получив никакого ответа, она возвращается в Москву и находит в своей почте письмо Чайковского, отправленное из Швейцарии, из Кларенса, 11 октября 1877-го. Распечатывая конверт, она готовится к новым перипетиям этого нескончаемого супружеского фельетона. И не ошибается.

Глава IV

Зря Надежда фон Мекк пыталась вообразить себе страдания Чайковского, связанного по рукам и ногам с супругой, которую он не может ни уважать, ни желать: то, что он пишет в своем письме, превосходит все, что она могла себе представить! После тщетных попыток смириться с присутствием в своем доме этой женщины, один вид которой раздражает его, он обращается мыслями к самоубийству. «Я впал в отчаяние. Я искал смерти, мне казалось, что она единственный выход». Однако провидение посылает ему телеграмму, которая зовет его в Санкт-Петербург, где должна начаться подготовка к восстановлению его оперы «Вакула», плохо принятой при первой постановке, и он торопится туда, на время счастливо спасенный от Антонины Ивановны, которой он, однако, не может поставить в упрек ничего конкретного. Сойдя с поезда, он так горячо встречен братом Анатолием, что, не в состоянии справиться с собой, изливается ему, во всех деталях, о своем безрадостном существовании, сплетенном из «лжи, фальши и притворства», которое ведет со дня женитьбы. После этого душераздирающего признания у него начинается истерика, он теряет сознание и несколько дней лежит в прострации. Эта внезапная болезнь вызывает у Анатолия такое беспокойство, что, ни с кем не советуясь, он решает энергично действовать. Едва брат приходит в сознание, он оставляет его на руках у врачей, а сам отправляется в Москву, где встречается с Антониной, договаривается с ней, после чего убеждает Николая Рубинштейна распространить слух о временном нездоровье Чайковского, вследствие которого ему необходимо прервать работу в консерватории. Суть достигнутого соглашения в том, что под предлогом лечения отдыхом Анатолий повезет своего брата за границу, тогда как Антонина уедет одна в Одессу. Такая расстановка позволит обоим супругам поразмыслить, не мешая друг другу, над будущим их брака и избежать скандального разрыва по прошествии неполных трех месяцев совместной жизни.

Прибыв в Кларенс, Чайковский пишет: «Теперь я очутился здесь, среди чудной природы, но в самом ужасном моральном состоянии. Что будет дальше? Очевидно, я не могу возвратиться теперь в Москву. Я не могу никого видеть, я боюсь всех, наконец, я не могу ничем заниматься. Но и ни в какое другое место России я ехать не могу. Я даже боюсь отправиться в Каменку. Кроме семейства сестры, у которой есть уже большая дочь, там живет многочисленное семейство матери ее мужа, его братья, наконец, целая масса служащих при заводе и разных других лиц. Как они будут смотреть на меня! Что я буду им говорить! Наконец, я не могу теперь говорить ни с кем ни о чем».