Петр Чайковский и Надежда фон Мекк

Это бесконечное «избегание» кажется ей как никогда необходимым для счастья их необычной четы. Нет ничего легче для них, чем быть одновременно невидимыми и присутствующими, поскольку она живет в верхней части города, на вилле «Оппенхайм», на Виале-дей-Колли, а для него сняла квартиру, в которой он будет далеко от ее глаз, но близко к сердцу. Она поручила скрипачу Пахульскому, сменившему Котека в ее свите придворных музыкантов на побегушках, встретить Чайковского на вокзале и проводить его в приготовленную для него квартиру. Стол венчает букет присланных ею цветов, к которому приложена написанная ее рукой записка: «Здравствуйте, мой милый, дорогой, несравненный друг! Как я рада, Боже мой, как я рада, что Вы приехали! Чувствовать Ваше присутствие вблизи себя, знать те комнаты, в которых Вы находитесь, любоваться теми же видами, которые и у Вас перед глазами, ощущать ту же температуру, как и Вы, это такое блаженство, которого никакими словами не выразишь!»

Также она прилагает, из осторожности или чтобы подразнить, расписание своих ежедневных прогулок. «Мы аккуратно гуляем каждый день, несмотря ни на какую погоду, и всегда выходим в одиннадцать часов и идем немножко дальше Bonciani, ныне Вашей резиденции, мой бесценный друг. Там мы поворачиваем назад тою же дорогою и возвращаемся в двенадцать часов, прямо к завтраку».

Ответ на виллу «Оппенхайм», до которой не больше пятисот метров, приносит Алеша, слуга Чайковского. В записке композитор благодарит Надежду за все ее флорентийские щедроты, заверяет ее, что все ему здесь нравится, хотя квартира слишком велика, слишком роскошна и слишком комфортна. Затем он пишет для нее новую сонату и называет ее «Наша сюита». «Не могу Вам выразить, мой бесценный Петр Ильич, как я счастлива, что квартира Вам понравилась и что мы находимся так близко друг от друга. Мне даже мои комнаты кажутся теперь лучше со вчерашнего вечера, прогулка еще приятнее. Не знаю, как благодарить Вас за удовольствие, которое Вы мне хотите сделать нашею сюитою. Боже мой, сколько прелести в этом слове „нашею“».

И начинается игра в прятки. Каждый день во время утренней прогулки Надежда проходит под окнами Чайковского, приятно содрогаясь при мысли встретиться с ним лицом к лицу. А что, если он нарушит правило? Она представляет, что его одновременно преследует соблазн сделать это и парализует мысль принести ей неудовольствие пренебрежением к запрету. Как и она, он, несомненно, постоянно начеку и в страхе перед собственным любопытством. Ощущение, что они играют с опасностью, которая вселяет страх в обоих, вызывает у них возбуждение более сильное, чем самая смелая ласка. И вот однажды вечером, в Опере, Надежда, пришедшая послушать «Il violino del diavolo», обнаруживает в зале неподалеку от себя Чайковского. Их взгляды встречаются. Они узнали друг друга. Но, повинуясь установленным ими самими правилам, они делают вид, что незнакомы, и отводят глаза, дабы избежать кощунства вежливой улыбки.[15] Вернувшись на виллу «Оппенхайм», Надежда изливает свой восторг: «Как ли ни холодно здесь, как ли ни неприветливо, а мне все-таки не хочется уезжать отсюда: близость Вас – это неисчерпаемое блаженство для меня. Вставая утром, первая мысль есть о Вас, и в продолжение всего дня я не перестаю чувствовать Вашего присутствия; мне кажется, что оно носится в воздухе. Боже мой, как я люблю Вас и как счастлива, что узнала Вас!»[16]