Петр I

Что реально угрожало в конце XVII века Московскому государству – угрожало настолько, что требовались немедленные костоломные реформы? Насколько необходим был именно такой темп и метод реформ? Почему неискоренимы оказались пороки военно-бюрократической системы, созданной сокрушительной волей первого императора? Об этом задумывались лучшие умы России.

Еще предстоит подробный анализ эволюции взглядов Пушкина на деяния первого российского императора на обширном пространстве его незаконченной «Истории Петра».

Еще предстоит анализ эволюции взглядов Льва Толстого на деяния и личность Петра. 2 апреля 1870 года он занес в записную книжку: «Петр, т. е время Петра, сделало великое необходимое дело…» А до этого он говорил в феврале того же года Софье Андреевне: «Он был орудием своего времени <…>, ему самому было мучительно, но он судьбою назначен был ввести Россию в сношения с европейским миром». И в конце 1880-х годов: «пьяный сыноубийца», «Беснующийся, пьяный <…> зверь четверть столетия губит людей…» Что привело Толстого к этому яростному отрицанию своих сравнительно недавних представлений о Петре?

Отношение к петровским преобразованиям Ф. М. Достоевского заслуживает отдельного исследования. Имя Петра проходит сквозь всю его публицистику. В данном случае будет только намечен подход Достоевского к личности Петра и его деятельности.

В дневниковой записи от 8 октября 1866 года Анна Григорьевна Достоевская среди прочего сообщает: «… Бранил он (Достоевский. – Я. Г.) Петра Великого, которого просто считал своим врагом – и теперь винил его в том, что он ввел иностранные обычаи и истребил народность»[40].

Но за пять лет до этого в введении к циклу статей о русской литературе Достоевский писал: «Петр почувствовал в себе каким-то инстинктом новую силу и угадал потребность расширения взгляда и поля действия для всех русских – потребность, скрытую в них бессознательно и бессознательно вырвавшуюся наружу и которая была в их крови еще со славянских времен. Говорят, что он хотел сделать из России только Голландию? Не знаем; лицо Петра, несмотря на все исторические разъяснения и изыскания последнего времени, до сих пор еще очень для нас загадочно. Мы понимаем только одно: что нужно было быть слишком оригинальным, чтоб, быв московским царем, вздумать – не только полюбить, но даже поехать в Голландию. Неужели же один женевец Лефорт был и в самом дела тому причиною? Во всяком случае в лице Петра мы видим пример того, на что может решиться русский человек, когда он выживет себе полное убеждение и почувствует, что пора пришла, а в нем уже созрели и сказались новые силы. И страшно, до какой степени свободен духом человек русский, до какой степени сильна его воля! Никогда никто не отрывался так от родной почвы, как приходилось иногда ему, и не поворачивал так круто в другую сторону, вслед за своим убеждением!»[41]

Здесь, несомненно, восхищенная интонация. Но в том же 1861 году в первой статье цикла «Книжность и грамотность» Достоевский существенно меняет свой взгляд: «Велик был тот момент русской жизни, когда великая, вполне русская воля Петра решилась разорвать оковы, слишком туго сдавившие наше развитие. В деле Петра (мы уж об этом теперь не спорим) было много истины. Сознательно ли он угадывал общечеловеческое значение русского племени, или бессознательно шел вперед, по одному чувству, стремившему его, но дело в том, что шел он верно. А между тем форма его деятельности, по чрезвычайной резкости своей, может быть, была ошибочна. Форма же, в которую он преобразовал Россию, была, бесспорно, ошибочна. Факт преобразований был верен, но формы его были не русские, не национальные, а нередко и прямо, основным образом противоречащие народному духу.

Народ не мог видеть окончательной цели реформы, да вряд кто-нибудь понимал ее даже из тех, кто пошел за Петром, даже из так называемых „птенцов гнезда Петрова”; они пошли за преобразователем слепо и помогали власти для своих выгод. Если не все, то почти так»[42].

Естественно, встает вопрос об эволюции и противоречивости взглядов Достоевского на дело Петра. И это понятно – Достоевский был в непрерывном движении.

В 1875 году – в последние годы жизни – Достоевский подвел некий итог своему анализу петровской деятельности.

«Второстепенность и мелочность „взглядов” Петра.

– Флот (для одной Швеции).

– Петербург – перемещение центра грубое.

– Забыл и совсем не понимал идеи веры и православия.

– Народ как податный материал.

– Раскольники (лишь бы платили деньги).

– Чины (обратились в то же дворянство, но только слегка подточенное. Как бы не сознавали, что делали).

– Совершенное отсутствие экономического чутья в идее помещики и все его слуги с уничтожением частных хозяйств и личности. Идея, достойная персидского шаха.

– Развратник и нигилятина. Понятие о чести и шпаге.

– Изверг – сыноубийца»[43].

Это заметки из записных тетрадей, сделанные для себя.

Последний пассаж вполне совпадает с толстовским: «Пьяный сыноубийца» – «Изверг-сыноубийца».