На сих ассамблеях в одной зале устраиваются танцы, а в другой играют в шашки, но чаще всего в шахматы, в каковой игре изощрены даже последние из московитов. Третья комната отведена для курильщиков, а в четвертой развлекаются дамы и кавалеры, задавая друг другу всяческие вопросы и взимая с провинившихся в игре штрафы, а также производя и другие подобные увеселения, вызывающие смех всех присутствующих. На сих ассамблеях никого не принуждают пить вино, кроме тех случаев, когда нарушаются правила, что, впрочем, случается довольно часто. Многие московиты пользуются таковой возможностью ублажить себя за счет других. Все придворные устраивают сии ассамблеи в своих домах хотя бы один раз за зиму. Если царь сам избирает для сего кого-либо из них, он оповещает оную персону через начальника полиции.
Несомненно, что опера и комедия когда-нибудь войдет здесь в моду, и уже теперь изыскиваются потребные для сего средства, хотя сам царь весьма мало к сему, как и к охоте, имеет склонности. Принцесса Наталья как-то раз, еще перед последними вояжами его величества, устраивала игру некой трагедии в особливом просторном доме, где был сделан партер и ложи. Актеры и актрисы, всего десять персон, были природные московиты, никогда не выезжавшие из своего отечества. Принцесса сама сочинила сию трагедию на московитском языке, и оная являла собой смесь священной и мирской истории, представлявшую под вымышленными именами недавние возмущения, происходившие в Московии. Сия пьеса перемежалась остротами и шутками Арлекина, коего изображал некий офицер; завершалась она эпилогом в виде краткого повторения наиболее значительных сцен и морали, указывавшей на все те ужасы и несчастия, которые неизбежно следуют вслед за бунтами. Оркестр состоял из шестнадцати московитских музыкантов и вполне соответствовал всей трагедии. Московитов обучают музыке, как и всему прочему, из-под палки, без коей они ничего не воспринимают; в этом, как несомненной истине, меня заверяли многие офицеры, особливо указывая на воинские упражнения. Жестокая дисциплина производит в самом духе сего народа слепое повиновение начальникам; сие особливо проявляется у солдат, которые исполнительны и неутомимы во всем, что можно требовать от добрых воинов.
Наконец, следует упомянуть и о намерении царя украсить Петербург, сделав из него, как мне говорил князь Меншиков, вторую Венецию, чтобы сюда приезжали любознательные иностранцы, для чего надобно лучшее к ним отношение со стороны московитов, а также большая свобода передвижения и уменьшение чрезвычайной дороговизны жизни.
Зимой по приказу царя в Петербург прибыло несколько сотен дворянских семейств. Они жаловались, что таковая перемена жительства лишает их двух третей состояния, поелику они должны строить в Петербурге дома и платить наличными деньгами за все то, что прежде доставалось им с доходов от их имений. Простой народ, который силой выдергивают с насиженных мест и переселяют в Петербург, еще более страдает от сих перемен. Тем не менее все они, и знатные, и самые простые, подчиняются с поразительным терпением и покорностью сим тягостным повелениям. В народе говорят, что жизнь для них – это бремя, и, заболев, они ложатся на пол, не заботясь ни о выздоровлении, ни о каком-либо лекарстве для оного. Один немецкий посланник рассказывал мне, что расспрашивал крестьян о их вере; на его вопрос, как достичь жизни вечной, ему отвечали, что неизвестно, предназначено ли Небо для них, а вечное блаженство, несомненно, уготовано лишь царю и большим боярам.
В январе я уехал из Петербурга, чтобы встретиться с царем в Германии, и возвратился вместе с ним в сию столицу в октябре того же года. Он провел в сих вояжах почти два года и побывал в Данциге, Дании, Голландии и Франции. Опускаю все происшедшее за сие время и продолжу повествование о московитских делах. Самое примечательное (и, возможно, единственное в своем роде) дело – это бегство царевича, о коем я и расскажу далее с некоторыми подробностями.