Петр и Феврония: Совершенные супруги

История древнего Мурома или фольклор? Например, С. К. Росовецкий видит в «Повести…» большей частью не историю, а выплески народного творчества, фольклорные мотивы^[31]. Но при этом концентрируется на образе Петра, который являет собой фигуру «справедливого правителя», то есть не воюет, не применяет силу, а старается сохранить мир в своем владении. С. К. Росовецкий уверен в том, что «Повесть…» помогает приоткрыть одну из малоизученных страниц социальной психологии Древней Руси.

Еще один историк, М. В. Кривошеев, формулирует идею о том, что Феврония своим происхождением вклинивается в чистоту княжеского рода. По его мнению, тут можно расшифровать намек на древнюю систему отношений между князем и миром крестьянских общин. «Заметим, — пишет он, — что это своего рода компромисс, произошедший, с одной стороны, между князем и простолюдинкой, „дочерью древолазца“ Февронией, с другой — между княжеской и общинной властями, что приводит к благостному конечному развитию событий — в городе становится спокойнее»^[32].

Так или иначе, оба ученых берут из «Повести…» материал как из прямого свидетельства о «старине глубокой».

Большинство же историков если и видят в «Повести…» полноценный источник по истории Руси, то вовсе не по домонгольской, удельной древности, а по XV или, скорее, даже XVI столетию. Иначе говоря, по тем временам, когда создавалось и укреплялось единое Московское государство и когда родилась сама «Повесть…»[33].

Итак, среди специалистов нет единства мнений по поводу того, до какой степени «Повесть…» можно использовать в качестве источника по истории древнего Мурома. Между тем вопрос это важный. Требуется определенность.

Косвенно в пользу того, что «Повесть…» построена хоть в какой-то степени на реальных событиях, свидетельствует другое сочинение Ермолая-Еразма, посвященное тому же региону: «Повесть о рязанском епископе Василии, о городе Муроме и о епископии его, как перешла она в Рязань». Этот небольшой текст наполовину состоит из собрания фактов, касающихся истории города Мурома, тамошних князей и архиерейского дома.

Ермолай-Еразм целенаправленно занимался сбором сведений о древнем Муроме. Как минимум расспрашивал людей, хорошо осведомленных по части муромской старины.

Так, например, он пишет: «Слышал я от неких, рассказывавших древние сказания о городе Муроме, что в стародавние времена был он основан не там, где ныне стоит, но находился в ином месте в той же области, на расстоянии от нынешнего города немалом. Сказание же о нем говорит, что был это преславный город в Российской земле в древние времена. По прошествии же многих лет пришел он в разорение и запустение, потом минуло еще много времени, и был он перенесен на иное место, на окраину той же области, и поставлен там, где и ныне стоит».

Далее Ермолай-Еразм сообщает: в правление великого князя Киевского Владимира на Муромское княжение был посажен его сын Глеб (что соответствует летописной традиции); а «со временем два князя, родные братья, из того же рода… начали управлять городами: старший — городом Муромом, младший же — Рязанью». И это действительно произошло в середине XII века, при князьях Юрии, Святославе и Ростиславе Ярославичах.

Автор «Повести о рязанском епископе Василии» знает, что в древности центром Рязанского княжения было место, которое позднее получило название «Старая Рязань». Он также осведомлен о том, как епископская кафедра перешла в Рязань.

Нетрудно убедиться: Ермолай-Еразм знал историю Муромо-Рязанской земли весьма хорошо. Ему не требовалось напрягать фантазию, чтобы подвести под историю благочестивой жизни двух святых сюжетную основу, так как он имел обширный фактический материал под рукой.

Авторы этих строк в конечном счете склоняются к мнению, что «подмостки», на коих разыгрывается жизненная драма Петра и Февронии, — это настоящий старинный Муром, а не город-фантазия, по случайной прихоти автора получивший звонкое имя древнего княжения.

Но сама история? Но персонажи ее?

Совсем другой вопрос.

Житие — облагороженное повествование об исторической личности

«Повесть о Петре и Февронии Муромских» — агиографическое произведение. Пусть оно и не имеет строгого соответствия с житиями святых, которые составлялись в старомосковскую эпоху, пусть оно далеко выходит за рамки житийного жанра, но все-таки это не роман и не летопись. Сама принадлежность «Повести…» к агиографии влечет за собой три важных вывода.