Петр и Софья

Как громом поразило Хованского известие, что по городам посланы "призывные грамоты".

Старый хитрец понял, что все пропало. Но думал ещё выиграть и на прежних заслугах своих, и на показной покорности.

Ещё на полпути к лавре получено было письмо от Хованского.

На Москву ехал сын малороссийского гетмана Самойловича с важными поручениями. И "батюшко стрелецкий", делая вид, что не догадывается о грозящей ему опале, спрашивал, как поступить с почётным гостем. Как принимать и посылать ли его немедленно к государям в их местопребывание?

— Ишь, старый дурак, чем отыграть свою душу мыслит от секиры, — проговорила Софья, пробежав письмо. И тут же велела Шакловитому написать самый ласковый ответ от имени государей.

— Пусть-де сам пожалует к государям в Воздвиженское. Там и потолкуют.

На первое письмо Хованский не ответил и не поехал.

Тогда были написаны приказы стрелецким полкам: выслать выборных к государям. Вслед за этими грамотами сама Софья поспешно выехала в Москву.

— Очами увижу и ушами услышу: жить ли нам ещё, государям, на Москве или отойти надо в иные земли, — объявила она перед отъездом.

Первым делом повидалась царевна с Иваном Хованским.

Спокойно выслушала девушка град жестоких упрёков, какими осыпал её несдержанный гордец, и со слезами на глазах отвечала:

— Вот и вижу навет был ложный на тебя, князь. Говоришь не как лиходей и губитель, а как верный слуга и друг, коему обиду нанесли государи, сами не желая того. Да не кручинься. Дворяне, что съехались, и на войну идти пригодятся, куда ты стрельцов посылать ладил. А ты со стрельцами при нас останешься, как и был. Я сама вперёд поеду. Все скажу государям. И ты за мною следом жалуй к ним. Опаски не имей… Там — и сестра Катерина. Может, и доброе дело сделаем. Вот и роднёй станем. Не найдёшь причин губить родных своих, хоть и желал бы…

И Хованский, и стрельцы были обмануты такими речами, А тут, не успела уехать Софья, пришла вторая грамота от царей, ещё более ласковая, чем первая.

Бестолковый всю жизнь, Хованский нелепо сам сунул голову в удавку.

В Москве, среди стрельцов, князь ещё мог чувствовать себя более безопасным, мог поторговаться с Софьей, если бы даже нагрянули за ним отряды дворян.

Но, как трус, он не умел спокойно обсудить дела. Отчаяние, часто заменяющее людям трусливым отвагу, толкнуло князя на явную гибель.

С тридцатью семью стрельцами всей свиты выступил Иван Хованский из Москвы по зову царевны. Софья не верила известию о такой скромной свите. Она заподозрила, что здесь кроется какая-то хитрость, которой не могли разгадать её агенты в Москве: дьяк Горохов, Плещеев, Хлопов и Сухотин.

В виде разведочного отряда высланы были копейщики, рейтары и городовые дворяне под начальством князя Лыкова.

В Пушкине настигли они Хованского, старика, схватили и взяли под караул со всеми его стрельцами.

Молодой князь Андрей был также недалеко, в своей усадьбе, на Клязьме-реке. Его тоже взяли без сопротивления, привезли в Москву.

Не давая возможности обоим явиться перед царями-братьями, бояре во главе с Милославским нарядили скорый и безжалостный суд.

Без допроса, не вызывая свидетелей, не принимая оправданий, объявили приговор.

Семнадцатого сентября, как раз в день ангела Софьи, судили обоих князей: отца и сына приговорили к смерти — и тут же казнили.

Стрелец Стремянного полка, понаторевший в убийствах во время майских мятежей, обезглавил первым отца, так как палача при царской свите не нашлось.

— Умираю безвинным, как и отец мой, — в последний раз произнёс Хованский. — Не дали нам и сказать, кто виной тех составных действий, кои нам в вину поставлены. Или побоялись, што первые персоны от тово устыдятся. Да простит вам Бог нашу безвинную кончину, бояре. Сами не дождитесь такой же… Есть Бог на небесах…

Сказал, поцеловал труп отца, лежавший обезглавленным ничком на земле, и положил голову на плаху, которая была заранее приготовлена здесь, на Красной площади, ещё до прибытия Хованских.

И всем тридцати семи выборным, захваченным с князьями, тоже срубили головы.

Но бояре не подумали о том, не вспомнила и Софья, что на казнь отца глядел младший сын князя Хованского, Иван Иваныч, стольник царя Петра.

Ночь ещё не настала, как он прискакал в Москву, прямо в стрелецкие слободы. С ним вместе прискакал товарищ его, Григорий Языков.

— Братья, други, што поведаю вам. Слов нет от горести. Не стало моего родителя и вашего общего отца-защитника. Убили его бояре без суда, без розыска, без ведома царского, как режут пастухи овцу чужую, забеглую…

— Переведут они и вас всех в одночасье! — кричал Языков. — Одоевские да Голицыны хотят всю надворную пехоту вырубить. Едучи дорогою, мы видели: несметное множество воинов со всех сторон идёт к Москве великим боем, чтобы в слободах ваших извести всякую душу живую, до последнего младенца… И дворы пожгут… Князь Андрей с северцами — от Твери идёт. Князь Пётр Урусов от Владимира полки ведёт. Боярин воевода Шеин — на Коломенском пути с рязанцами своими. А воевода Волынский от Можайска подошёл… Конец вам приспел, коли не станете за себя, за жён, за детей ваших…