Петр II

— Воду, еду, запас пороха и пуль и тем более оружие все должны нести на себе. К колодцам не подходить — представьте, что совершаете поход в крымских степях.

Переглянувшись, военные поклонились и отправились в штаб полка, претворять в жизнь мои странные прихоти.

На торжественное открытие первого большого моста через Неву я поехал в карете, в компании всех троих моих воспитателей: Остермана, Левенвольде и Алексея Долгорукова. Последний вручил мне небольшую пачку бумаг.

— Что это, Алексей Григорьевич?

— Это протоколы допросов твоего отца, Государь. И приговор, который ему вынесли.

Девять лет назад мой отец, царевич Алексей Петрович сбежал со своей любовницей Ефросиньей в Вену. Причиной бегства стал страх перед дедом-царем. Учитывая последующие события, я не сильно удивляюсь, что он запаниковал. Посланные за ним Толстой и Румянцев (сейчас генерал-поручик, командует войсками в Прикаспийских землях) сумели ловко уговорить царевича вернуться в Петербург, на погибель себе и немногим своим приближенным. Из семейных размолвок отца и сына состряпали обвинение в заговоре. Ничего особенного я не видел в словах неодобрения деду и хуле его дел. Тем более пытали всех, даже царского сына. В итоге, смертный приговор подписали 127 высших сановников государства.

Мне сложно было понять, какие эмоции у меня вызывали мысли об этом деле. Я бы хотел увидеть отца, поговорить с ним. Наверное, он был хорошим человеком. Но ему не повезло родиться сыном нелюбимой жены русского царя с непростым характером. Как бы то ни было, дело слишком старое и мстить некому. Разве что Толстому, который итак уже гнил в соловках.

Поднял глаза и оглядел окружающих меня людей:

— Почему вы показали эти бумаги только сейчас?

— Раньше не было никакой возможности. Меншиков запрещал. — ответил Долгоруков.

— И что вы хотите от меня?

Князь переглянулся с Остерманом.

— Нельзя отпускать вора просто так, Ваше императорское величество. Он опасен и непредсказуем.

— Мы все здесь опасные люди, Алексей Григорьевич. Есть что-то конкретное против Меншикова, что можно поставить ему в вину?

— Очень много, Ваше императорское величество. Например, казнокрадство и измену.

— Измена? Рассказывайте.

Долгоруков зыркнул взглядом на Остермана и немец подключился к разговору.

— Никто пока не уличил Меншикова в планах убить тебя, Петр Алексеевич. Без допроса с пристрастием не найти доказательств. Но даже если он не виноват в покушении разве не измена то, что два года назад он с помощью гвардии заставил народ выбрать императрицей Екатерину в обход твоих законных прав? Разве не измена то, что он насильно пытался женить тебя на своей дочери?

Я пожал плечами:

— Поэтому я отправляю его в отставку.

— И оставляешь со всем, что он успел наворовать? Оставляя ему возможность плести интриги? Нельзя допускать этого, Государь!

Я задумчиво оглядел лица моих придворных. Все трое внимательно и преданно на меня смотрели. Сговорились, похоже, добить Светлейшего князя.

— Есть две причины, по которым я не конфискую имущество князя и не ссылаю его в Березов. Первая — он может ещё послужить государству в качестве частного лица. Воровать у него уже не будет такой возможности. Зато наведёт порядок в своих поместьях, построит новые мануфактуры, будет торговать с зарубежными странами, а то уж больно хилые у нас купцы.

— Все что он украл у державы можно вернуть, Государь. Это поможет казне, которая стараниями князя пуста.

— Я не верю, что с него можно будет много получить, Рейнгольд. На один рубль в казну придется пять рублей, которые украдёт кто-то другой. Но есть и ещё одна причина, по которой я не хочу быть суровым. Это причина — милосердие, которого не хватает России. Мой дед мог проявить жалость к моему отцу и я бы не остался сиротой. Меншиков мог быть милосерден к Девиеру и Антон Мануилович мог бы ещё послужить мне, а не тащиться сейчас в далёкую Сибирь. Милосердие, которое я проявлю сейчас, поможет тебе, Алексей Григорьевич и тебе Андрей Иванович, избежать ссылки в Березов при смене царствования.

— О чем ты, Петр Алексеевич? У тебя было видение, которое касается нас? Произойдет смена императора? Когда? С тобой что-то случиться? — заволновался Остерман. Похоже, он искренне верит в мой пророческий дар.

— Я рад, что вы верите в мои предчувствия, друзья. Но с моим предвидением не всё так просто. То, что я рассказал о вашей судьбе, скорее всего уже не сбудется. Я поведал об этом, чтобы вы поняли мою цель — смягчить жестокость нравов в обществе, чтобы царь не боялся заговорщиков, а его подданные не опасались несправедливости.