Петр II

— Вот и ты, Василий Фёдорович! А я повсюду тебя ищу.

— И я тебя, братец. Пойдём в тихое место, поговорим.

В доме коменданта крепости нашлась комната с небольшим глухим окошком, выходящим на глухой двор. Поставив снаружи у двери верного себе человека, Дмитриев-Мамонов предложил родственнику присесть и рассказать, что за нужда привела его к нему.

— Боязно мне, Иван Ильич. Остерман и Голицын в большую силу вошли. Даже Ушакова на дыбу отправили. Говорил я об этом с Василием Федоровичем Салтыковым, тёзкой моим. И с сенатором Семёном Салтыковым, командиром преображенцев толковал.

— И что они сказали?

— А ничего. Плечами пожимают, да талдычат «всё в воле государевой»! Не пойдут они против барона, да князя, если царь за ними будет.

— Печально. А ты сам что думаешь?

— А что я? Моё дело вино пробовать, да следить чтобы дворцовые погреба не пустые стояли1

— Испугался значит?

— Не грех бояться то! Переждать надобно, пока всё не успокоится. А там, глядишь, Дмитрий Голицын на барона Остермаана снова осерчает!

— А ты не думал, Василий, что не в них дело? Что Меншикова да Ушакова свалил сам Пётр Алексеевич?

— Да где ж мальчонке неразумному до этого додуматься? Нет, то интриги его придворных и прежде всего немцев, Остермана и Левенвольде!

— Неразумный говоришь? Да ты в своих погребах совсем за жизнью столичной не следишь? Мальчонка поумнее нас с тобой будет! И знаниями тайными владеет и характер не детский имеет. Вот кто опасен нам и роду нашему!

— Что ты такое говоришь крамольное, Иван Ильич! Пётр Алексеевич царь, а об уме его не следует рассуждать верным подданным!

Салтыков начал противоречить самому себе, а Дмитриев-Мамонов с тоской понял что родственник, на которого он сильно рассчитывал в предстоящей заварухе, пытается увильнуть и отмежеваться от их дела.

— Правду я говорю, которую и ты знаешь! Изведёт он всех, кто ему опасен. Начал с голштинцев, потом Меншиков, теперь вот Ушаков. Скоро и до дочерей Ивана V доберется!

— Не говори того, Василий! Изменнические речи твои и тебя погубят и меня и племянниц моих!

— Похоже ты чересчур сильно испугался. Небось, побежишь донос на меня делать, старый пень?

— Не побегу, всё ж родственник ты мой, но и ты гордыню свою смири, Иван Ильич. Служи царю честно и не ропщи!

Дмитриев-Мамонов понял, что разговор бесполезен и поддержки от Салтыкова ждать не приходится. Встал со стула и, подойдя к окну, взглянул в сторону Трубецкого бастиона за стеной двора. Императорского флага над ним не видно, значит мальчик всё ещё на противоположном берегу Невы, в Летнем дворце. В любой момент дозорный на стене может дать сигнал, что скоро царь направится сюда. В любой момент в пыточной Ушаков начнёт говорить и первым на кого укажет бывший глава Третьего отделения станет он, новый столичный генерал-губернатор.

— Поздно, Василий Фёдорович, мне уже некуда отступать. Жаль, многих верных людей уже потерял. Думал, ты мне поможешь, да видно не судьба.

— В чём помочь? Что ты задумал, Иван?

— Уже не важно. Ты посиди здесь до вечера, пока всё не решится. Не говори ни с кем и не шуми, всё равно не услышат.

— Да ты никак меня арестуешь?

— Будет лучше если ты не станешь путаться у меня под ногами пока я решу проблему с Петром Алексеевичем.

Салтыков вскочил:

— Никак кровавое дело замыслил? Да ты изменник!

Толстенький, невысокий обер-шенк затряс головой. Высоченный широкоплечий генерал посмотрел на родственника и покачал головой.

— Не делай вид, что ты не знал.

— О чём ты? — Салтыков весьма натурально побледнел. — Так это ты! Ты убийц к царю подослал! Ты нас всех погубил!

— Ну, ещё не вечер. Прости, Василий.

Резким ударом в челюсть Дмитриев-Мамомнов сбил обер-шенка с ног. Боярин, откатившись к стене, постанывая, попытался приподняться и с испугом глядел на собеседника. Генерал с удовлетворением оценил ссадину на щеке у родственника.

— Если меня снова постигнет неудача — скажешь, что не знал ничего о моих планах! Позаботься о Прасковье и моём сыне. Афанасьев!

Приоткрыв дверь, губернатор кликнул часового. В комнату ввалился дюжий гренадёр, стоявший у двери.

— Слышал, о чем мы тут толковали?

— Никак нет, ваше превосходительство!

— Это хорошо. Доставай свой тесак, солдат и следи за ним. Если слово хоть одно попытается сказать — руби насмерть! Понял мой приказ?

— Так точно, Ваше превосходительство!

— Смотри! Не выполнишь что велено в точности — головы лишишься!

Дмитриев-Мамонов в последний раз взглянул на притихшего родича и вышел из комнаты. Счёт времени пошёл на минуты. И этот его бой ничем не будет напоминать штурм Нарвы или бой под Полтавой, ничем кроме крови и смерти.

С утра Яков Синявич принёс текст готовящегося выпуска «Ведомостей». Были в нём различные новости, в том числе известие об аресте Главы III Отделения.

— Ваше величество, чтобы не вызвать преждевременного брожения умов рекомендую эту новость пока придержать.