Петр III

– Да, да, это – правда, ваше императорское высочество, – воскликнула Мариетта, выказывавшая всё больший страх, – да, это – правда. Верьте ему, послушайтесь его слова: уйдите отсюда!

Пётр Фёдорович стоял на пороге в нерешимости и затем медленно вложил шпагу в ножны. В этот момент со сцены послышались громкие крики:

– Её императорскому величеству дурно! Императрица умирает! Она умерла… Боже! Какое несчастье! – раздавалось со всех сторон всё громче и громче. Группы на сцене расстроились, все бросились вперёд к рампе; солдаты в зале издавали крики ужаса.

Великий князь наклонился далеко вперёд; он затаил дыхание и боязливо прислушивался к становившимся всё громче крикам. Затем его лицо покрылось густым румянцем, он выпрямился, из его посыпались молнии; из груди тихим лихорадочным стенанием вырвались слова:

– Императрица умерла, кричат здесь, значит, могущество и власть принадлежат мне! Я, я – император!!

Увлечённый этим необычайным моментом, Бломштедт преклонил пред великим князем колено и произнёс:

– Да здравствует его императорское величество! Да здравствует император и мой герцог!

Мариетта с восторгом смотрела на одухотворённое лицо молодого человека, преклонившегося в рыцарской позе пред великим князем, и тихо прошептала:

– Как он хорош!

Один момент эта странная группа оставалась молчаливой и неподвижной во мраке кулис, между тем как со сцены всё неслись громкие крики:

– Императрица умирает!.. Она умерла!

– У вас счастливая звезда, – обращаясь к Бломштедту, произнёс Пётр Фёдорович, черты лица которого и осанка вновь приняли выражение величия, – вы первый приветствовали меня в сане императора. Я не забуду этого, и этот момент осветит всю вашу жизнь!

Но, очевидно, волнение оказалось не под силу ему; он прижал руку к глазам и начал искать другой рукой опоры.

Бломштедт подхватил его под руку и поддержал сильной рукой; через несколько секунд головокружение Петра Фёдоровича прошло, но он всё ещё тяжело опирался на руку молодого человека.

– Благодарю вас, – произнёс он, – кажется, мне суждено быть вам ещё более обязанным; здесь в самом деле мне нечего больше делать. Ведите меня назад! Сейчас мне выпало на долю счастливое предзнаменование: первая рука, на которую пришлось опереться императору России, принадлежала подданному голштинского герцога. Точно так же и всё моё могущество должно принадлежать моей родной стране!

Бломштедт бросил ещё один печальный взгляд на прекрасную танцовщицу; последняя смотрела на молодого человека со счастливой улыбкой на лице и, коснувшись губ кончиком пальца, шепнула ему:

– До свидания!

Затем Бломштедт зашагал рядом с Петром Фёдоровичем и вошёл в слабо освещённый коридор.

Мариетта заперла за ними дверь и поспешила на сцену, в то время как безжизненное тело государыни уносили из ложи, а смущённые солдаты проходили сомкнутыми рядами по наполненным встревоженной дворцовой челядью коридорам к выходу из дворца.

IV

Пётр Фёдорович вернулся с Бломштедтом в свои покои, соединявшиеся потайным ходом с театром; этот ход был устроен по приказанию самого великого князя, так как он иногда выражал большой интерес к сцене. Сильное замешательство царило в помещении Петра Фёдоровича. В передней стояли лакеи со встревоженными лицами, прислушиваясь к голосам, доносившимся из других частей дворца, и к равномерным шагам гвардейцев, расхаживавших на площадке пред дворцом. В салоне, непосредственно примыкавшем к кабинету великого князя, помещался стол, уставленный бутылками и стаканами, которые свидетельствовали о том, что здесь только что происходила попойка – одна из тех попоек, которые Пётр Фёдорович часто устраивал своим друзьям. Большинство участников пирушки разбежалось при первом известии о появлении во дворце гвардейских полков, а те немногие, которые остались, были далеко не веселы.

Посредине комнаты сидела графиня Елизавета Воронцова, возлюбленная великого князя, не скрывавшая ни пред кем своей близости с будущим императором. Это была высокая, стройная особа, хотя излишняя худоба несколько портила её фигуру. Её бледное желтоватое лицо можно было бы назвать почти безобразным, если бы его не украшали прекрасные, живые глаза, постоянно менявшие своё выражение и придававшие её лицу особенную привлекательность. В эту минуту графиня Воронцова казалась испуганной, а её взоры боязливо блуждали по сторонам, точно высматривая, откуда грозит опасность.

Рядом с возлюбленной великого князя стоял майор Андрей Васильевич Гудович, украинский казак, которого Елизавета Петровна назначила адъютантом великого князя, чтобы противодействовать влиянию голштинских офицеров.

Гудовичу было в это время около тридцати пяти лет; по своей наружности и характеру он был типичным сыном своей родины. В чертах его лица выражались сила и мощь, а тёмно-синие глаза смело и открыто глядели на Божий мир. Зелёный, расшитый золотом мундир адъютанта ловко облегал его стройную, мужественную фигуру. Рука молодого офицера покоилась на эфесе шпаги, как будто он готовился вступить в бой.