Петр III

В свете собранных и проанализированных нами источников несравненно глубже и тоньше воспринимаются слова, услышанные А. С. Пушкиным от престарелой фрейлины Н. К. Загряжской, дочери гетмана Кирилла Разумовского. Делясь воспоминаниями о происшествиях давних лет, связанных с Петром III, она обмолвилась: «Я была очень смешлива; государь, который часто езжал к матушке, бывало, нарочно меня смешил разными гримасами; он не похож был на государя» [157, т. 12, с. 177]. Задумаемся: «не похож был на государя». Эта «непохожесть», на всю жизнь запомнившаяся Н. К. Загряжской, означала, видимо, нечто непривычное, не соответствующее обыденным, традиционным представлениям об образе императора реальному поведению его реального носителя. Будучи по масштабам той эпохи достаточно образованным человеком, Петр III не был ни злодеем, ни интриганом. Этим он и отличался от вереницы своих предшественников и преемников, прежде всего от Екатерины II. Он был необычен среди них: чужой и чуждый им.

Персонаж нашего повествования прожил две жизни. Ту, реальную, начавшуюся в Киле и завершившуюся в Ропше: жизнь гольштейнского герцога, великого князя, императора. И другую: чудесно спасшегося и ожидаемого народом мессии-избавителя. Но эта, иная, жизнь оказывалась не менее реальной, хотя бы потому, что и в России, и в ряде зарубежных стран множество людей верили, что Петр III жив. Ведь вплоть до вступления на престол верил в это и Павел I.

Символические совпадения, сопровождавшие земную жизнь Петра Федоровича, продолжались и в его иной, мифологизированной жизни. Только проявлялись они по-разному: знамениями противостоящих миров. Похоронив своего супруга, вопреки ожиданиям и благопристойности, в Ал ександро-Невской лавре, рядом с могилой принцессы Анны Леопольдовны, матери несчастного Ивана Антоновича, Екатерина II и ее приверженцы преследовали определенную цель: причислить покойного императора к сонму так называемых «похитителей» российского престола. Иными словами, выставить его своего рода самозванцем. Но самозваным «похитителем» престола народное сознание определило не его, а Екатерину II. И это гулким эхом разнеслось от Сибири до Центральной Европы и Балкан. Вера в то, что Петр III чудесно спасся, что он жив, превращала носителей его образа в мстителей не только за «себя» и «своего» сына, но и за права униженных и обездоленных. И потому акт перенесения Павлом I праха своего отца в императорскую усыпальницу Петропавловского собора заключал в себе глубокий смысл, о котором инициатор этого действа и не помышлял. На саркофаге была выбита надпись: «Погребен 18 декабря 1796 года». Погребали не только прах Петра III. Погребали его мифологизированный образ — того коллективного, народного царя Петра Федоровича, который спасся, может быть, потому, что 28 июня 1762 года сел на своего любимого коня и ушел от преследователей-убийц!

Этот якобы спасшийся царь прожил столько же, сколько выпало на долю настоящего Петра III, — 34 года. Короткий жизненный путь императора, удвоенный его запредельным, иллюзорным существованием, составил 68 лет. Эти десятилетия заполнены причудливым сочетанием правды и вымысла, драматизма и исступленной веры в справедливость. Не таков ли и долгий путь истории России? И сколько тайн и неразрешенных загадок встретятся на этом пути, если путник-исследователь двинется не по минным полям лжи и фальсификаций, а по трудным, но надежным путям поиска и осмысления фактов, черпаемых из надежных, хотя и не всегда легко доступных источников!

P. S.

…А над Ораниенбаумом бушевала гроза. Тучи собирались с залива исподволь, вскоре после полудня — медленно, тягуче, томительно. Вдали слышались вялые перекаты грома, скорее напоминавшие редкую и неумело запущенную пушечную канонаду.

Под вечер вокруг потемнело. Послышался шум сильного летнего дождя, переходившего в бурный ливень. Но странное дело: ливневых потоков видно не было. Лишь скупые, дразнящие капли ударялись по стеклам дворцовых окон. И все же, слышалось, шум дождя неуклонно нарастал. Гремел гром, перемежаясь фейерверками молний. Дождь неистовствовал. Но его не было!

А был обман слуха, иллюзия природы: под аккомпанемент грозы в старинном парке бушевал ветер. Его порывы низко наклоняли кроны деревьев. И слаженная дисгармония этих порывов походила на музыку странного, необычного танца, который и порождал шумовую иллюзию ливня.

Внезапно ветер стих, наступила тишина. А ливень? Да как раз его-то и не было! Состоялась гениально разыгранная нерукотворная мистификация, заставившая еще раз задуматься над глубинным смыслом явлений, независимо от того — вызваны ли они силами природы либо порождены человеческим воображением.

Санкт-Петербург — Ораниенбаум, 1996

Разноречивые свидетельства эпохи

I. Петр Федорович о себе и о других

Краткие ведомости о путешествии Ея императорскаго величества в Кронстадт 1743. Месяца майя[23]

Переводил из немецкого на русское Петр.