Жизнь во Фроловском протекала тихо, редкие развлечения были скромными, но Владимир, мысленно принимающий участие в этой жизни, радовался и самым безобидным развлечениям, подаренным судьбой его дядюшке, а значит, и ему самому. Он, например, заочно наслаждался небольшим обществом, собравшимся по поводу именин Петра Ильича. Был здесь и полный, медлительный, всегда чем-то опечаленный Ларош, приятель студенческих лет, а ныне один из самых известных музыкальных критиков страны, и издатель Юргенсон, и Карл Альбрехт, изобретатель и философ, и, наконец, Александр Зилоти, неприступный и прекрасный, при появлении которого у Петра Ильича сделалось сердцебиение. Разумеется, юный наблюдатель в Каменке ничего не знал об этом самом сердцебиении, у которого не было ни внешних, ни внутренних последствий, поскольку хозяин Петр Ильич, для которого этот безупречно красивый и совершенно холодный юноша был одновременно и чужд, и как-то по-дружески близок, не позволил себе повторно впасть в то возбуждение, что завладело им в Лейпциге и Праге. В общем, собралось чрезвычайно приятное общество. Играли в карты, музицировали и рассказывали анекдоты. Владимир остался чрезвычайно доволен тем, как прошла вечеринка.
Петр Ильич остался во Фроловском на весь октябрь. Уже холодало, начались сильные заморозки без снега, дом плохо протапливался, и Владимиру казалось, что во Фроловском стало неуютно. Он почувствовал радость облегчения, когда стали перебираться в Москву.
А там уже начался музыкальный сезон, хотя и не без сложностей. Петр Ильич (и Владимир в Киеве), к сожалению своему, выяснил, что количество проданных абонементов на большие симфонические концерты внушительным образом уменьшилось. Владимир был полностью согласен с тем, что его знаменитый дядя теперь должен уделять еще большее внимание Московскому музыкальному обществу. Было необходимо помочь обществу встать на ноги, оно ни в коем случае не должно было прийти в упадок, поскольку представляло российскую музыкальную жизнь.
В Санкт-Петербурге 5 ноября Петр Ильич впервые дирижировал своей Пятой симфонией. Владимир остался вполне доволен публикой, было много оживленных оваций и красивых букетов. Прессой же он был крайне недоволен, даже в некотором роде возмущен, поскольку имели наглость критиковать, выискивать всяческие недостатки там, где можно было только восхищаться. Прежде всего, конечно, он злился на Цезаря Кюи, этого негодяя, посмевшего упрекнуть композитора в тяжелой оркестровке. Этот факт страшно возмутил молодого Владимира.
В целом для него теперь наступили трудные времена: после различных концертов в Москве и не особо удачного пребывания в Праге Петр Ильич уединился во Фроловском и бился над балетом «Спящая красавица» по заказу директора императорских театров, который сам и написал к нему либретто. Одинокому композитору тяжело работалось на холодной, неуютной даче. Кроме того, его терзали сомнения по поводу его последнего произведения, симфонии. В часы душевного упадка он утверждал, что она не удалась — халтура, второразрядная подделка — ему казалось, что написана она «фальшиво, не от души». Подобными рассуждениями он мучил не только самого себя, но и юного племянника, заочно разделяющего его жизнь.
Это были горестные недели, как для Петра Ильича, так и для его Боба. К счастью, и они не были полностью лишены радостных моментов. Одним из таких моментов стало Рождество, когда Алексей тайком положил под елку подарок для барина. Подарок был от издателя Юргенсона: полное собрание произведений Моцарта, выпущенное в Лейпциге издательством «Брайткопф и Хэртель». Петр Ильич и Владимир были счастливы.
В большинстве случаев это было делом тяжелым и волнующим — разделять жизнь знаменитого дядюшки в мыслях и мечтах. За уединением во Фроловском последовали очередные гастроли, и Владимир был занят разборкой и изучением многочисленных газетных вырезок. Беспокойное воображение его покидало кабинет в Каменке и пускалось в дальние странствия, посещая немецкие города Кельн, Франкфурт-на-Майне, Дрезден, Берлин, Гамбург и даже Женеву, где в феврале и марте 1889 года гастролировал Петр Ильич. Задача не из легких, ведь чего только не приходилось представлять себе, находясь в Каменке: прогулки вдоль реки Альстер, посещение Дрезденской картинной галереи, репетицию оркестра во Франкфурте, пресс-конференцию в Кельне, званый ужин в Берлине, беседу с Иоганнесом Брамсом. Владимир знал, что великий немецкий маэстро, сосед Петра Ильича по номеру в гостинице в Гамбурге, специально задержался на один день в городе на Эльбе, чтобы присутствовать на генеральной репетиции Пятой симфонии Чайковского — очень любезный жест со стороны столь значительного противника. Однако приглашение дирижировать в Российском музыкальном обществе он отклонил с таким холодным изумлением, как будто его приглашали охотиться на белых медведей за Полярным кругом.