Страна выбирает Нарышкиных. Со всей огромной страны медленно, но неуклонно течет ручеек в Троице-Сергиеву лавру. Из Москвы, из лагеря Софьи, течет точно такой же ручеек, вплоть до последних, казалось бы, на сто рядов проверенных людей. Разумеется, множество людей выбирает Лавру не потому, что в чем-то убеждены, что-то считают или на кого-то полагаются. 90 % дворян, не говоря о рядовых солдатах и стрельцах, руководствуются не соображениями о судьбах России, а собственными эгоистическими стремлениями, страхами и расчетами. А очень часто – и прямыми приказами благодетелей, начальников или сюзеренов.
Но и выбор, несомненно, есть, – уже хотя бы выбор тех, кто полномочен приказать этим 90 % или убедить их в чем-то. Расчет на милости, если Нарышкины победят? Но ведь и Милославские не поскупятся для тех, кто посадит Софью на трон. Прямой подкуп? Но никаких невероятных богатств, никаких возможностей раздавать придворные чины у Нарышкиных нет, или, вернее, – их не больше, чем у политических конкурентов. Они не богаче Милославских и их сторонников, да и сам претендент на престол с их стороны все-таки более «неказистый» – «второй царь», а вовсе не первый и не правитель…
Почему же страна все-таки выбирает Нарышкиных?
Одна причина проста – это пол Софьи. Представим себе, что на ее месте была бы не дочь царя Алексея Михайловича, а сын. Скажем… ну тот же Василий. Пусть даже не наделенный всеми талантами и достоинствами Василия Голицына, но и не дурачок, не ничтожество, не трус… Скажем, нечто среднестатистическое, эдакий человек средних талантов и способностей (как основатель династии Михаил например). Или тем более человек с теми же незаурядными способностями, что сама Софья, но только мужчина?
Странно, что эта мысль до сих пор не приходила в голову нашим историкам, она ведь вообще-то элементарна. Но все, кого я спрашивал, как, по их мнению, – а что, если бы на стороне Милославских сидела бы на престоле не Софья Алексеевна, а сын… назовем его хотя бы Василий Алексеевич, и пусть тех же лет (в 1689 году Софье был 31 год)? Иван Алексеевич, болезненный и неумный, «головой скорбный», – это, конечно, не знамя. Ну а если бы знамя все-таки у Милославских имелось бы? И все, с кем я обсуждал такую возможность, единодушны – в этом случае у Петра не было бы ни одного шанса. Ни единого!
Вот и получается, что страна готова была признать женщину «правительницей», по мере привыкания к ситуации – и правящей царицей. Но именно что не выбрать, а признать, раз уж сложилась такая ситуация. Россия готова была смириться с положением вещей – раз уж нет лучшего претендента; согласиться с тем, что женщина сидит на престоле, по старому доброму принципу «на безрыбье и рак рыба». А вот выбрать женщину в цари, взять на себя ответственность за то, что она будет сидеть на престоле, отдать ей власть – к этому Россия еще совершенно не была готова.
Но это – только одна и, очень может быть, далеко не основная причина. Допускаю, что это прозвучит невероятно, даже дико – но похоже, власть досталась Петру именно потому, что и он лично, и Нарышкины олицетворяли собой самый кондовый политический застой.
Все знают, что Софья и Голицын – это реформы, это движение. А Петр – это стоящая за ним Медведиха с ее кланом людей не идейных, умственно не крупных, совсем не рвущихся что-то делать. В самом Петре ничто абсолютно не позволяло разглядеть будущего преобразователя.
Да, к этому времени у Петра уже было две или три тысячи «потешных войск». Но ведь полки «иноземного строя», офицеры-иностранцы, команды на голландском и немецком, вполне «иностранный» вид армейских соединений к тому времени вовсе не были в России чем-то необычным, чем-то вызывающим удивление и интерес. В Преображенском и Семеновском полках вовсе не было чего-то, выгодно оттенявшего их, заставляющего выделить из всех остальных «полков иноземного строя», а ведь вся русская армия с 1680 года состояла из регулярных полков с европейской выучкой.
Какие-то европейские вещи, которые любил Петр? Учение у европейцев?
Во-первых, ну кто в России знал, чему и у кого учится Петр? И кого это интересовало?
Во-вторых, не было у Петра никакого такого «европейского учения». То есть и глобус ему показывали, и всяческие приборы, и карты. Но показывали не больше, чем должны были показать любому русскому принцу, да к тому же не из числа «основных наследников». Федора, «первого наследника престола», учили несравненно серьезнее и куда более «по-европейски».
Трубка во рту? Пьянки в Кукуй-слободе? Дружба с Францем Лефортом и другими иноземцами? Но это ведь уж никак не говорит о программе преобразований, а свидетельствует разве что о готовности перенимать худшие стороны жизни европейцев. В самом же приятном случае говорит все это о мятущейся юности, стремящейся все на свете попробовать, во всякой гадости хоть немного да поучаствовать, хотя бы из любопытства. В худшем случае буйства Петра свидетельствуют о его развращенной и грубой натуре. Но уж никак все эти поступки не свидетельствуют о желании что-то в стране менять по существу.