Петр Первый

– Будет тебе врать! (Хмурясь, Алексей позвал солдат, они неохотно стали подходить, понимали, что дело необыкновенное.) Долго разговаривать не станем. Ребята, ломай ворота…

– Алексей Иванович, надо бы осторожнее. Моленная вплоть обложена ометами, и внутри у них – солома, смола и бочка с порохом… Лучше я старца как-нибудь вызову. Он и сам понимает – не шутка двести человек уговорить на такое дело. Ему, Алексей Иванович, уважение окажите, – старичок властный, – полюбовно и сговоритесь…

Алексей оттолкнул болтливого мужика. Подойдя к воротам, попробовал – крепки ли.

– Ребята, неси бревно…

Яким отошел в сторону. Помаргивая, с любопытством глядел – что теперь будет? Солдаты раскачали бревно, ударили в мерзлые брусья ворот. После третьего удара отдаленное пение раскольников затихло.

.. . . . . . . . . . . .

– Иди в моленную…

– Не пойду, сказал тебе, отвяжись, – угрюмо повторил бесноватый мужик…

Нектарий вошел со двора, запыхавшись, на бороде – длинные капли воска. Зрачки побелевших глаз сузились в маковое зерно: не то пугал, вернее, был вне себя. Завопил перехваченным горлом:

– Евдоким, Евдоким, настал Страшный суд… Душу спасай! Один час остался до вечных мук… Ох, ужас! Бесы-то как в тебе ликуют! Спасайся!

– Да ну тебя в болото! – закричал Евдоким, злобно замотал башкой. – Каки таки бесы? Сроду их во мне не было. Сам иди ломайся перед дураками…

Нектарий поднял лестовку. Бесноватый мужик, нагнувшись, так поглядел исподлобья, – старец на минуту изнемог, присел на лавку. Помолчали…

– Ондрюшка где?

– А черт его знает, где твой Ондрюшка…

– Нет, проклятый, нет тебе спасения…

– Ладно уж, не причитывай…

Старец сорвался – поглядеть, не схоронился ли за печью послушник, – страха ради живота своего… На дворе в это время бухнуло, затрещало.

– Ворота ломают, – осклабясь, сказал мужик.

Нектарий споткнулся, не дойдя до печи, неистово начал дрожать. Парусом раздулась его мантия, когда поспешил на двор. Оставил дверь настежь.

– Ондрюшка, – позвал мужик, – дверь запри, студено.

Никто не ответил. Он вытащил ерш из стены, ругаясь, пошел, захлопнул дверь.

– Хорошего здесь не жди. Уходить надо.

Заглянул за печку. Там, в щели между стеной и печью, стоял Андрюшка Голиков, – видимо, без памяти, белый. Чуть слышно икал. Евдоким потянул его за руку:

– Умирать, что ли, неохота? Неохота – и не надо: без огня обойдешься… Ключ найди, слышь. Куда ключ старик спрятал? Цепь хочу снять. Ондрюшка! Очнись…

.. . . . . . . . . . . .

Все стояли на коленях. Женщины безмолвно плакали, прижимая детей. Мужчины – кто, уронив волосы, закрыл лицо корявой ладонью, кто безмысленно глядел на огонь свечей. Старец ненадолго ушел из моленной. Отдыхали, – измучились за много часов: ему мало было того, что все покорны, как малые дети… Страшно кричал с амвона: «Теплого изблюю из уст! Горячего хочу! Не овец гоню в рай, – купины горящие!..»

Трудно было сделать, как он требовал: загореться душой… Люди все здесь были ломаные, ушедшие от сельской истомы, оттуда, где не давали обрасти, но, яко овцу, стригли мужика догола. Здесь искали покоя. Ничего, что пухли от болотной сырости, ели хлеб с толченой корой: в лесу и в поле все-таки сам себе хозяин… Но, видно, покой никто даром не давал. Нектарий сурово пас души. Не ослабляя, разжигал ненавистью к владыке мира – антихристу. Ленивых в ненависти наказывал, а то и вовсе изгонял. Мужик привык издавна – велят, надо делать. Велят гореть душой, – никуда не подашься – гори…

Нынче старец мучил особенно, видимо – и сам уморился… Порфирий на клиросе читал отрешенным высоким голосом. Под дощатым куполом стоял пар от дыхания. Капало с потолка…

Старец неожиданно скоро вернулся.

– Слышите! – возопил в дверях. – Слышите слуг антихристовых?

Все услышали тяжелые удары в ворота. Он стремительно прошел по моленной, задевая краем мантии по головам. Вздымая бороду, с размаху три раза поклонился черным ликам. Обернулся к пастве до того яростно, – дети громко заплакали. У него в руках были железный молоток и гвозди.

– Душа моя, душа моя, восстани, что спишь? – возопил. – Свершилось, – конец близко… Места нам на земле не осталось – только стены эти. Возлетим, детки… В пламени огненном. Над храмом, ей-богу, сейчас в небе дыру видел преогромную. Ангелы сходят к нам, голубчики, радуются, милые…

Женщины, подняв глаза, залились слезами. Из мужиков тоже кое-кто тяжело засопел…

– Иного времени такого – когда ждать? Само царство небесное валится в рот… Братья, сестры! Слышите – ворота ломают… Рать бесовская обступила сей остров спасения… За стенами – мрак, вихрь смрадный…

Подняв в руках молоток и гвозди, он пошел к дверям, где были припасены три доски. Приказал мужикам помочь и сам стал приколачивать доски поперек двери. Дышал со свистом. Молящиеся в ужасе глядели на него. Одна молодая женщина, в белом саване, ахнула на всю моленную:

– Что делаете? Родные, милые, не надо…