Петр Первый

Пани Анна наслаждалась беседами с графиней, – это была высшая школа светского воспитания. Пани Анна с юного девичества, едва только под сорочкой у нее стали заметны прелестные выпуклости, мечтала о необыкновенной жизни. Для этого стоило только поглядеться в зеркало: хороша, да не просто хорошенькая, а с перчиком, умна, остра, резва и неутомима. Родительский дом был беден. Отец – разорившийся шляхтич – промышлял по ярмаркам да за карточными столами у богатых панов. Он редко бывал дома. В затрапезном кафтанчике, усталый, присмирелый, с помятым лицом, сидел у окошка и тихо глядел на бедное свое хозяйство. Анна – единственная и любимая дочь – приставала к нему, чтобы рассказывал про свои похождения. Отец, бывало, с неохотой, потом – разгорячась, начинал хвастать подвигами и сильными знакомствами. Как волшебную сказку, слушала Анна были и небылицы про чудеса и роскошь князей Вишневецких, Потоцких, Любомирских, Чарторыйских… Когда отец, продав за карточный долг последнюю клячу со двора и съев последнего куренка, просватал дочь за пожилого пана Собещанского, – Анна не противилась, понимая, что этот брак лишь надежная ступень к будущему. Огорчало ее только то, что муж уж слишком пылко, не по годам влюбился. Сердце у нее было доброе, впрочем, в полном подчинении у рассудка.

И вот, – случай вознес ее сразу на самый верх лестницы счастья. Король попал в ее сети. У пани Анны не закружилась голова, как у дурочки; острый ум ее стал шнырять, как мышь в темном закроме; все надо было обдумать и предвидеть. Пану Собещанскому, который обыкновенно, как влюбленный муж, ничего не понимал и не видел, она заявила ласково: «Хватит с меня деревенской глуши! Вы сами, Иозеф, должны быть за меня счастливы: теперь я хочу быть первой дамой в Варшаве. Ни о чем не заботьтесь, пируйте себе и обожайте меня».

Сложно было другое: перехитрить графиню Козельскую и безмятежно утопить ее, и самое, наконец, щепетильное, – не для минутной прихоти послужить королю, но привязать его прочно…

Для этого мало одной женской прелести, для этого нужен опыт. Пани Анна, не теряя времени, выведывала у графини тайны обольщений.

– Ах нет, любезная графиня, в Варшаве я готова жить в лачуге, лишь – вблизи вас, как серая пчелка близ розы, – говорила пани Анна, сидя с поджатыми ногами в другом углу кареты и мельком поглядывая на лицо графини с закрытыми глазами; оно то розовело от отблесков костров, то погружалось в тень (будто луна в облаках). – Ведь я еще совсем дитя. Я до сих пор дрожу, когда король заговаривает со мной, – не хочется ответить что-нибудь глупое или неприличное.

Графиня заговорила, будто отвечая на свои мысли, кислые, как уксус:

– Когда король голоден – он пожирает с одинаковым удовольствием ржаной хлеб и страсбургские пироги. В одном придорожном шинке он увязался за рябой казачкой, бегавшей, как молния, через двор на погреб и опять в шинок с кувшинами… Она ему показалась женщиной… Только одно это имеет для него значение… О, чудовище! Графиня Кенигсмарк взяла его тем, что во время танца показывала подвязки, – черные бархатные ленточки, завязанные бантиком на розовых чулках…

– Иезус-Мария, и это так действует? – прошептала пани Анна.

– Он, как скотина, влюбился в русскую боярыню Волкову; она во время бала несколько раз меняла платье и рубашку; он вбежал в комнату, схватил ее сорочку и вытер потное лицо… Такая же история была в прошлом столетии с Филиппом Вторым – королем Франции… Но там это кончилось долгой привязанностью, а боярыня Волкова, ко всеобщему удовольствию, улизнула у него из-под носа…

– Я ужасно глупа! – воскликнула пани Анна, – я не понимаю, при чем же тут сорочка той особы?

– Не сорочка, важна кожа той особы, ей присущий запах… Кожа женщины то же, что аромат для цветка, об этом знают все девчонки в школах при женских монастырях… Для такого развратника, как наш возлюбленный король, его нос решает его симпатии…

– О пресвятая дева!

– Вы присматривались к его огромному носу, которым он очень гордится, находя, что это придает ему сходство с Генрихом Четвертым… Он все время раздувает ноздри, как легавая собака, почуявшая куропатку…

– Значит, особенно важны духи, амбрные пудры, ароматические притирания? Так я поняла, любезная графиня?

– Если вы читали Одиссею, должны помнить, что волшебница Цирцея превращала мужчин в свиней… Не притворяйтесь наивной, милая моя… А впрочем, все это достаточно противно, скучно и унизительно…

Графиня замолчала. Пани Анна принялась размышлять, – кто кого, собственно, сейчас перехитрил? За окном кареты показалась конская морда, роняющая пену с черных губ. Подъехал король. Он соскочил с седла, раскрыл дверцу, – ноздри его были раздуты, крупное, оживленное лицо ослепительно улыбалось. При свете факела, которым светил верховой, он был так великолепен в легком золоченом шлеме, с закинутым наверх забралом, в пышно перекинутой через плечо пурпуровой мантии, что пани Анна сказала себе: «Нет, нет, никаких глупостей…» Король воскликнул весело:

– Выходите, сударыни, вы будете присутствовать при историческом зрелище…