Петр Первый

25 января Петр получает сведения, что шведы возобновили движение к Гродно и находятся от него в четырех милях. Следуют распоряжения, отменявшие предшествующие. Репнину: «извольте отступать в указные места и делать по указу над провиантом и фуражом». Шереметеву: «И по сему делай, делай, делай. Больше писать не буду, но своею головою заплатишь».

26 января Петр оставляет Гродно при совершенно непредвиденных обстоятельствах: бригадиру Мюленфельсу было приказано охранять мост через Неман и в случае приближения неприятеля уничтожить его. Мюленфельс приказа не выполнил. Увидев приближающихся шведов, он отступил и дал возможность неприятелю беспрепятственно войти в крепость, оставленную Петром и русскими войсками за два часа до этого. Возможно, что царь не оставил бы Гродно, если бы знал, что к городу Карл привел не половину своей армии, а всего-навсего отряд в 800 человек.

Поведение Мюленфельса было элементарным нарушением воинской дисциплины, и Петр отдает его под суд. За бригадира вступились иностранные генералы и офицеры, находившиеся на русской службе. Ходатаям царь разъяснил: «Ежели бы вышереченной бригадир в партикулярном деле был виноват, тогда бы всякое снисхождение возможно учинить, но сия вина есть, особливо в сей жестокий случай, государственного интереса. Того ради инако не может, точию по суду быть». Мюленфельсу удалось подкупить стражу и бежать к шведам, но от возмездия он не ушел – под Полтавой он попал в плен и был расстрелян как изменник.

Из Гродно Петр отправляется в Вильно и прибывает туда 28 января. Почему в Вильно? Потому что посчитал, что шведы из Гродно пойдут, всего вероятнее, на север – на Ригу, Псков и Новгород, держа на прицеле Петербург.

Напряженная неделя истекла, бессонные ночи и быстрые переезды сказались на самочувствии Петра. Ранее мы многократно подчеркивали невзыскательность царя к комфорту, его умение переносить тяготы походной жизни. Он мог сутками не слезать с коня. Но неутомимость тоже имеет пределы. В Вильно он впервые высказывает жалобу на неустроенную жизнь.

Между тем Карл в Гродно решил не задерживаться – там не было чем кормить ни людей, ни лошадей. Однако отправился он не на север, как ожидал Петр, а на восток. Двигался он туда медленно, причем по причинам, совершенно от него не зависевшим: русская армия начала претворять в жизнь Жолквиевский план обороны – на пути своего отступления уничтожала провиант и фураж, уводила скот, устраивала засеки. Результаты Петр уловил довольно быстро. 6 февраля он записал: «Неприятель от Гродно рушился и наша кавалерия пред ним идучи, тремя тракты все провианты и фуражи разоряет и подъездами его обеспокаивает, от чего он в такое состояние приведен, что по сказке пленных великой урон в лошадях и людях имеет и в три недели не с большим десять миль от Гродни отошел».

Сморгонь шведы заняли лишь в феврале, стояли там до 17 марта, затем совершили однодневный переход, вступили в Радошковичи, чтобы задержаться там еще на три месяца.

Петр еще во время пребывания Карла в Сморгони правильно рассудил, что зимняя кампания для короля закончилась безрезультатно и что в ближайшие два-три месяца его активные действия будут парализованы весенним половодьем. Царь решил отбыть в Петербург. В «Парадиз» он вызывает всех членов царской фамилии: вдову брата Ивана и ее трех дочерей, а также трех своих сестер. Вызвал он туда и «всепьянейший собор» в полном составе, а также Меншикова, местоблюстителя патриаршего престола Стефана Яворского, богатых купцов Филатьева и Панкратьева. Они понадобились царю для обсуждения деловых вопросов.

Прибыв в Петербург в конце марта, Петр тут же слег. Он считал, что прихватил лихорадку в Польше, хотя, как писал, «и гораздо осматривал у себя в санях» – искал вшей.

Своим родственникам царь устроил торжественную встречу: он пригнал девять буеров в Шлиссельбург, усадил в них вдову царя Ивана – царицу Прасковью – и его дочерей-царевен, верстах в четырех перед Петербургом флотилия была встречена яхтой адмирала Апраксина, с которой салютовали пушечной стрельбой. Царь рассуждал: «Я приучаю семейство мое к воде, чтоб не боялись впредь моря, и чтоб понравилось им положение Петербурга, который окружен водами. Кто хочет жить со мною, тот должен бывать часто на море». Петр велел обрядить царицу и царевен на голландский образец в короткие бостроги, юбки и шляпы и принудил их вести жизнь морских путешественниц: гостей часто вывозили в море, побывали они в Кронштадте и Петергофе.

8 апреля 1708 года пришли вести о восстании на Дону.

Коренное население Дона не знало крепостного права. Казачество пользовалось автономией, имело самоуправление во главе с выборным атаманом, казакам предоставлялось право не выдавать беглых – «с Дону выдачи нет». Вольность казачьей жизни издавна привлекала на Дон массы крестьян. Особенно много беглых прибывало туда в конце XVII и в самом начале XVIII столетия, то есть в годы, когда растущее бремя налогов и повинностей вынуждало трудовое население центральных районов России покидать насиженные места и искать спасения в бегстве.